Возле половичка у входной двери лежала крупная пуговица. Ни у кого в доме не было одежды с такими пуговицами — кому об этом лучше знать, как ни Людмиле?
Ненарокова ощутила дурноту, взялась за косяк, чуть наклонившись вперед, закрыла глаза, чтобы прогнать темные пятна. Когда все прошло, Людмила со страхом посмотрела на половичок…
Пуговица словно испарилась.
Никто не задумывался, отчего с каждым годом время летит все быстрее? Да, да, правы те отмахивающиеся, кто говорит: «Возраст!». Абсолютно правы! Но, как и любой вопрос, этот непременно должен иметь несколько ответов — иначе это не вопрос, а, простите, черт знает что.
Спросите детей, которых знаете, бежит для них время или тянется, и сравните их ощущения со своими, когда вам было столько же лет, сколько вашим юным респондентам. С каждым годом время ускоряется даже для малышей, которым, если вспомнить себя тогдашних, день должен казаться целой жизнью.
«Обилие информации»? Несомненно. «Ритм, заданный развитием прогресса»? О, да! Правы все — и астрологи, и консервативные ученые, и даже шарлатаны. Правы, сколь бы ни были противоположны их мнения…
Для Дины время остановилось. Безразличным взглядом смотрела она через мутное оконное стекло на больничный двор и даже не моргала. Иногда, чтобы слизистая в ее глазах не пересохла, приходила дородная санитарка и капала, бесцеремонно оттягивая ей нижние веки, специальный раствор.
Лишь когда минуло двое суток и лечащий врач распорядился отменить инъекции, Диана стала медленно приходить в себя. Правда, на ночь ее по-прежнему приматывали за руки и за ноги полотенцами к спинкам железной кровати, но с каждым прожитым часом мысль в глазах девушки проявлялась все отчетливее.
На четвертый день она спросила санитарку о своем имени и о том, где находится. Сердобольная женщина рассказала ей страшную историю.
Врачей для Дианы-Дины вызвали соседи, слишком уж громко она скандалила со своим супругом. Ныне покойным. (Тут девушка вздрогнула, с ужасом вскинув на санитарку огромные карие глазищи.)
Да, как есть покойным, потому что она, Дина, и отправила благоверного к вратам Святого Петра, а потом, видать, на этой почве окончательно впала в безумие. Суд разберется, а пока — приходи в себя, милая, и не думай о плохом. А то что ж, зря лекарства кололи?..
После ухода санитарки девушка разрыдалась. Кошмарнее всего, что она не помнила ничего, ну совершенно ничего из поведанного медработницей. Ни скандала с мужем, ни убийства. Ни самого мужа…
Воображение рисовало страшные картины, но и в них Дина никак не могла представить себе ни момента убийства, ни труп неведомого мужчины, который был, судя по всему, ее мужем, ни оружия в своих руках. Скорее это были обрывки чего-то абстрактного, что воспаленный разум предпочел счесть разрушительным для себя и угрожающим для тела и перевел в разряд наваждений.
А тем временем доктор распорядился приготовить для нее место в общей палате. Кроме будущей Дининой, там стояло еще пять кроватей. Четыре из них занимали пациентки, пятая, у окна, пустовала. По лечебнице женского корпуса бродили слухи, что эта койка проклята. Но что с них, с умалишенных, возьмешь?
На приход новенькой внимания не обратили. Одна из соседок лежала бревно-бревном, бессмысленно уставившись в потолок. Вторая рылась в тумбочке и вполголоса общалась сама с собою. Третью выгнали вроде бы на процедуры, и рассмотреть Диану она не успела. А вот четвертая…
Дину передернуло. Громадными, похожими на черносливины, глазами на нее таращилась из угла четвертая больная в линялом халате. Страшно было не только от взгляда, но и от мысли, что еще чуть-чуть — и глаза бедняги оторвутся, выкатятся из глазниц на пол. Между тем, она казалась сумасшедшей не более чем санитары, которые сопровождали Дину в ее переходе из палаты в палату.
— Раскладывайся, — захлопотала все та же медсестра. — Вот тута вот ляжешь, удобненько.
— А нельзя у окна? — шепнула Дина, с надеждой поглядев на голые ветки тополя, покачиваемые слабым ветерком.
— Не положено! — буркнул один из санитаров. — Положили сюда — сюда и ложись! Гостиница, что ли, тебе тут?
Дина покорно присела на край заправленной постели. В старой, одиночной, палате ей казалось, что на нее смотрят, а здесь противное ощущение удвоилось. И отчего эта черноглазая так ее разглядывает? Неужели ей рассказали о преступлении Дины?!
В ожидании обхода врача Диана исподтишка озиралась и оценивала новое место. Наверное, тут лучше, чем в изоляторе: пусть и душевнобольные, но все ж живые люди…
Черноглазка «отмерла» и шевельнулась на своей кровати. Если бы не пышные темные волосы и не типично женского покроя халат, на ней надетый, она могла бы сойти за мальчишку, до того была безгруда и узкобедра. Коротким стремительным скачком взгляд ее метнулся на «проклятую» кровать и тут же снова впился в новенькую.
С приходом доктора бормотание и возня у тумбочки второй пациентки прекратились. Мищуков Аркадий Михайлович, кандидат медицинских наук, психиатр с многолетним стажем работы, в задумчивости остановился перед Диной, сложив руки перед грудью и медленно потирая пальцами исключительно выбритый подбородок. На товарок Дины он внимания не обращал, а вот сама она, судя по заминке, заинтересовала доктора чрезвычайно.
— Жалобы наблюдаются? — наконец проронил он, вынимая из-под мышки большой журнал в серой кожаной обложке.
Дина сразу же кивнула:
— Я не помню ничего, доктор! То, что я Диана, мне сказали. Не знаю, сколько лет мне, где живу… жила… Я совсем ненормальна, да?
— Ну не спешите, не спешите, куда ж вы так? — с покровительственными нотками, невольно оживающими в голосе пожилых врачей-мужчин в присутствии молодых пациенток, проговорил Аркадий Михайлович. И ведь сам себя ловил доктор Мищуков на этой маленькой слабости, но ничего с собой поделать не мог: ну кто еще по нынешним временам будет так беззащитно и преданно заглядывать ему в рот, ожидая вердикта и подтверждая его доминирующее мужское начало?
Аркадий Михайлович просмотрел записи журнала, хотя Дина по каким-то неуловимым приметам догадалась, что ее история болезни доктору прекрасно известна. Игра!
При послевкусии от мысли об игре ноздри девушки азартно раздулись, а в лицо прилила кровь. Чем-то далеким — безумно желаемым, дерзким и неизведанным — повеяло от этой идеи. Загадочными краями, таинственными морями, солеными ветрами…
— А пойдемте-ка побеседуем в холл, гражданка Сольвейго Диана Владимировна! — улыбнулся Мищуков, догадавшись, что блаженная черноглазка с кровати напротив сбивает Дину с толку и мешает ей сосредоточиться. — А вы, голубушка, Кассандрушка вы наша, не смущайте нам пациентку! Гостеприимнее надо быть!
Черноглазая моргнула по-совиному и наконец отвернулась.
— Пойдемте, пойдемте! — врач легонько встряхнул Дину за плечо.
В дверях им встретилась третья пациентка, приведенная санитарами с процедур. С края губ, растягиваясь, текла у нее вязкая слюна. Дина отвернулась и прошла мимо, пропущенная доктором вперед. Чтобы куда-то девать неуклюжие руки, она поискала карманы на трико, но карманов не было.
Они уселись друг против друга на подоконнике. Середину холла занимала деревянная кадка с большим полузасохшим растением, а на окне стояли решетки.
— Меня зовут Аркадием Михайловичем, — представился доктор. — Полагаю, ваша амнезия — явление временное, вызванное побочным эффектом препаратов, которые вам назначил Сергей Алексеевич…
— Кто такой Сергей Алексеевич?
— Это мой зам. То есть, препараты были выбраны верно в сложившейся ситуации, но предусмотреть индивидуальную реакцию организ…
— За что я убила мужа? — резко перебила его Диана.
Мищуков выдержал паузу, со строгим вниманием изучая собеседницу.
— Судя по показаниям ваших соседей, это случилось на почве бытовой семейной ссоры.