– Всегда вы первые, – засмеялся басом мистер Стюарт, директор школы.
Арлен надеялся, что никто не заметил, как он вздрогнул от звука его голоса. Он не слышал ни плеска грязи под колесами, ни рычание старого мотора «Фольксвагена», на котором приехал директор.
– Доброе утро, мистер Стюарт, – сказал Арлен и снова почувствовал неловкость. То, что должно звучать многослойным хором школьников, звучало как будто детским голосом Арлена, и он откашлялся.
Мистер Стюарт открыл им дверь и пропустил внутрь. Здесь было теплее: пахло мокрым деревом, но ледяной ветер не дул. Арлен стряхнул с волос капли, Макензи глубоко вздохнула, расстегнула плащ и потерла руки, пытаясь согреться.
ПОКА ОН СТОЯЛ, ЗАПУТАВШИСЬ В ЕЕ ВОЛОСАХ, ОН СЛОВНО ОКУНУЛСЯ В ОКЕАН
Макензи Кирван
Все чувствуют себя неловко рядом с ней, и Арлен О'Келли не исключение. Люди настолько привыкли орудовать словами, выбрасывая их на ветер, что забыли, как жить без них.
Мистер Стюарт открыл им классный кабинет, включил свет и удалился к себе. Арлен сел у окна и смотрел в серый туман, нервно дергая ногой.
Макензи достала скетчбук и карандаш. Это заставило оторваться Арлена от пейзажа, но когда Макензи повернулась, он снова смотрел в окно.
Конечно, всем интересно, какой шедевр следующим сотворит Макензи Кирван. Это будет скала, которую она видела только во снах? Океан, которого она боится? Или обычный пейзаж Мрий – грязь, туман, холмы и немного домиков? Кто станет следующим силуэтом на ее картине?
Ничего из вышеперечисленного.
Кривыми буквами на желтой бумаге выведено: «Что с ногой?» Что ни говори, даже если ты художник, почерк может не быть произведением искусства. Убедившись, что все буквы четко видны, Макензи коснулась плеча Арлена. Он почти не вздрогнул. Немного прищурился, читая слова.
– Да… я… – отвечать немой девушке все еще было непривычно. – Я подвернул ее. Когда… Когда на маяк вчера ходил. Погода жуткая была.
«Зачем ты ходил на маяк?»
Арлен повернулся к Макензи, чтобы удобнее было читать ее вопросы.
– Я жить туда перебираюсь. Хоть какая-то работа.
«Это не допрос, если что». Он так сдержанно отвечал, что отпадала охота с ним беседовать.
– Из… извини. Я просто устал.
Арлен снова отвернулся, а Макензи положила скетчбук на парту. Она и не заметила, как по бумаге из-под карандаша побежали лошади, океан разлетался из-под их копыт, а небо было черным, беззвездным.
– Откуда ты их знаешь?
Из рисунка ее резко вырвал вопрос Арлена. Он пристально смотрел на скетч. Макензи пожала плечами. Но он и не смотрел на нее. Она взяла листик с вопросами и на обратной стороне вывела «не знаю» и положила сверху на рисунок.
ОНА И НЕ ЗАМЕТИЛА, КАК ПО БУМАГЕ ИЗ-ПОД КАРАНДАША ПОБЕЖАЛИ ЛОШАДИ. ОКЕАН РАЗЛЕТАЛСЯ ИЗ-ПОД ИХ КОПЫТ, А НЕБО БЫЛО ЧЕРНЫМ, БЕЗЗВЕЗДНЫМ
Джодок Коллинз
Он не спал ночью, боясь упустить Макензи. Как только он закрывал глаза, ему виделось ее хрупкое тело, ломающееся под натиском волн. Даже сейчас, когда бабушка его накормила и отправила наверх отдыхать, Джокер ворочался и не мог уснуть.
Из кухни доносились звуки старого радио: Фрэнк Синатра пел своим бархатным голосом уже третью песню. Одеяло было колючим, под ним стало жарко. Скинув его на пол, Джокер посмотрел в окно. Туман начинал чернеть, словно облака опустились на остров. Заревел гром.
Джокер вышел из комнаты. Бабушка трясущимися руками держала газету, медленно бегая по строчкам глазами.
– Привет, ба.
– Ты домой когда собираешься? – резко спрашивает бабушка, имея ввиду Большую землю и школу.
– Не знаю. А ты меня выгоняешь?
Джокер налил себе стакан воды, чтобы хоть немного остыть.
– Не хочу, чтобы ты впутывался в эту историю.
– Ба, не начинай.
– Джодок, ты не знаешь, что это за история.
– Не называй меня так. И все знают, о чем ты говоришь, но ты и сама знаешь, что это бред, у вас просто какой-то маньяк.
– Этой осенью снова кто-то пропадет, и я не хочу, чтобы ты попал под подозрение. – Джокер ненавидел эту черту в бабушке – столько аккуратности и бережности. И как она только выжила на острове?
– Но предыдущие семнадцать лет меня не было на острове осенью.
– Ты многого не знаешь, Джодок.
– Окей, я пойду.
Арлен О'Келли
Он больше не хочет видеть этих смертоносных волн, но не может уйти от них, иначе они станут еще злее, еще смертоноснее. Окровавленные лошади выйдут на остров, пойдут к домам, к людям, на тепло.