Я выскользнула из комнаты, пересекла холл и спустилась к парадной двери, стараясь идти как можно тише, хотя было еще слишком рано и все спали: и мать, и ее муж, и оба его мерзких ребенка. «Это твоя новая семья», – внушала мне мать.
Из всех неприятностей, которые мне довелось пережить по ее воле, «новая семья» стала самым тяжким испытанием. Поначалу, два года назад, я даже не поверила матери, когда она, вернувшись как-то вечером в нашу тесную обшарпанную квартирку, сообщила, что собирается выйти замуж за местного пастора Уильяма Сэвера, богатого вдовца с двумя маленькими детьми. Пастора! Да у бабушки сердечный приступ случился бы, узнай она такую новость. Кроме того, отпрыски Сэвера были просто ужасны. Особенно Уолт, который развлекался тем, что мучил насекомых и подглядывал за мачехой, когда та принимала ванну. Шестилетняя Хэйзел тоже была далеко не ангелом.
Я не могла понять, зачем матери это замужество. Когда она только забрала меня, казалось, ее вполне устраивала скромная жизнь и работа прачки. Что же до пастора, то здесь и думать нечего – мать приворожила его. Конечно же она твердила, что сделала это исключительно ради меня, якобы должна была вытащить свою дочь из лачуги, насквозь пропахшей заводским дымом, от которого раздирал кашель; должна была обеспечить меня вкусной едой и мягкой, теплой постелью. Однако она и сама наслаждалась тем, что живет как истинная леди в огромном доме, в самом престижном районе города, который местные иронично называли «выше маяка». С тех пор как мы переехали к пастору, она неустанно повторяла, насколько лучше, комфортнее и безопаснее стала наша жизнь. Безопасность – мать особенно ее ценила.
Убить ведьму из семьи Роу нельзя, но избить до полусмерти – вполне. Именно это однажды случилось с моей матерью. В юности она была настоящей красавицей, просто на удивление прелестной. На острове о ее необычайной красоте говорили больше, чем о любовной магии, которой она владела. Высокая и изящная, она выделялась среди всех остальных местных девушек – низеньких, круглолицых, сероглазых и большеротых, с плоскими носами и спутанными волосами, жесткими как плетенная из водорослей циновка. По крайней мере, именно так выгляжу я.
Подробности этой истории мне неизвестны. Когда я пыталась расспрашивать бабушку, та лишь хмурилась, и губы ее сжимались в сердитую узкую полоску. Но по отрывочным рассказам местных, по слухам и шепоткам, кое-что прояснить удалось. Моей матери не было и двадцати, когда один полупьяный матрос едва не изувечил ее и напоследок полоснул ножом по лицу. Небольшое уточнение: это был мой отец. Он бросил мать, оставив ей после себя ребенка, уродливый шрам и жгучую ненависть к магии, которая не смогла защитить ее от изуверства этого скота, похоже, отнявшего у нее то, что делало ее и вправду особенной.
Я отворила ворота, стараясь не скрипеть, и свернула на Мэйн-стрит, которая пересекала Нью-Бишоп с севера на юг, а затем вела вдоль моря, повторяя извилистую линию северо-западного побережья. Если идти на юг, то слева простираются пляж и море, а справа громоздятся особняки, в которых живут местные сливки общества. Я шла, с опаской поглядывая на их окна. За мной вполне могли следить любопытные светские дамы, которых хлебом не корми, дай только посплетничать или же сразу прийти в дом пастора и доложить матери, что я делала и куда ходила. Мать завела целую армию шпионов по всему острову. И каждый, кто встретил бы девчонку Роу, разгуливающую по улице среди ночи, мог получить неплохое вознаграждение, если бы привел ее домой.
Постепенно особняки сменились домами поменьше и поскромнее, которые плотно жались друг к другу. Вместо живой изгороди и цветущих клумб в здешних дворах полоскалось на ветру выстиранное белье. Да и люди, несмотря на ранний час, уже торопились на работу. Они меня знали и кивали при встрече.
– Доброе утро, мисс Эвери! – поприветствовала меня женщина, прижимавшая к животу стопку сложенных простыней. Я пригляделась и узнала жену одного моряка, который ушел в плавание, да так и не вернулся.
Сложно сказать, как относились ко мне люди нашего острова. Мою бабушку они любили и уважали, мать – боялись, на меня же пока поглядывали с опаской. К сожалению, я ничем не могла им помочь, по крайней мере, пока.
Ряд домов поредел – я добралась до того района Нью-Бишопа, где потихоньку доживали свой век самые первые магазины города, открытые бог знает когда. На узкой улочке ютились ветхие лавки галантерейных товаров; тесный салон модистки с заплесневелыми окнами; аптека, в витрине которой всегда стояли банки с разноцветными леденцами. Возле аптеки крутились ребятишки, с вожделением взиравшие на недоступное лакомство. Как-то бабушка тоже загорелась идеей открыть здесь собственный салон, чтобы морякам не приходилось сбивать ноги, добираясь до ее домика в скалах. Но, конечно, об этой затее пришлось забыть – последние четыре года путь в Нью-Бишоп ей был заказан.