— Извини, — тихо проговорила я, когда мы подходили к лестнице.
— Ты не виновата, — беззлобно вздохнул друг. — К тому же, нет смысла сожалеть о том, что уже случилось. Прошлое все равно не изменить.
Я помогла ему встать на ступеньку, прикоснулась к сове на балясине и отчетливо проговорила:
— Четвертый этаж, факультет Колдовства и оккультных наук, пожалуйста.
— Ух, ты! — завопил друг, едва лестница устремилась вверх. — Вот это настоящее волшебство!
И всю дорогу до комнаты он удивлялся каждой мелочи, которую видел. Его восхищало буквально всё — кристально чистые, словно их старательно натирали каждый день, зеркала в вестибюле, тяжелая и словно давящая на мозг люстра, в свете которой Тиму показалось, будто его собственная тень ожила и задвигалась отдельно от него. И даже картины, которые лично мне казались обыденными, но его восхитили настолько, что возле одной друг даже остановился, разглядывая полотно с приоткрывшимся ртом.
— Смотри! — восхищенно воскликнул Тим, указывая на картину, которая изображала окутанные голубоватым сиянием камни, плывущие по воздуху в направлении такого же каменного треугольника, растущего на фоне пыльно — голубого неба. Управляли движением камней фигуры, облаченные в темно — красные, отливающие серебром плащи, выстроившиеся в ряд и застывшие с воздетыми к небесам руками. — Это ведь пирамида Джосера! — друг повернул ко мне сияющее любопытством лицо. — Её построили с помощью магии?
— Не уверена, что эти полотна иллюстрируют реальные события, — пробормотала я, вспомнив о том, что в отличие от друга никогда не рассматривала пейзажи внимательно. И вообще — то даже не приближалась к ним настолько близко, чтобы разглядеть подробности. Живопись никогда не входила в число моих увлечений.
— А вот это! Смотри! — друг потащил меня дальше вдоль вереницы вставленных в тяжелые рамы картин, не отводя взгляда от одной из последних в ряду. — Это ведь Помпеи, уничтоженные проснувшимся Везувием!
И правда, неизвестный художник изобразил чудовищное извержение вулкана — столб черного дыма, заволакивающий небо, каскады раскаленной магмы, струящиеся вниз по склону и сжирающие все на своем пути, и город у подножия горы, охваченный пламенем, обуреваемый ужасом, усеянный пеплом и мертвыми телами. И только одна деталь вносила некоторый диссонанс — спокойно шествующий по пустынной площади человек. Его длинный, накинутый на плечи, черный плащ уже припорошило серыми хлопьями пепла, а на кончиках пальцев, виднеющихся из — под складок одежды, горел огнь.
— А может быть, Везувий проснулся не сам, — пробормотал Тим, практически утыкаясь носом в полотно, чтобы повнимательнее рассмотреть таинственного человека, тщательно выписанного кистью мастера. — Слушай, кажется, он мне кого — то напоминает…
— А это уже что — то из христианства, — не слушая друга, обратилась я к соседней картине, где на переднем плане автор все с той же страстью к детализации скрупулёзно прописал каждую трещинку на стенах, каждую тень, падающую на каменные плиты, которыми был устлан пол старинного вытянутого храма, треугольную крышу которого по периметру поддерживали белые круглые столбы. Храм находился на возвышенности, а внизу виднелись скалистые склоны. У входа стояла ротонда, с оборудованным внутри неё бассейном, где плескались разноцветные рыбки. Ко входу непосредственно в сам храм вела широкая белоснежная лестница, на ступеньках которой лежали тела убитых, судя по обилию крови и ран, женщин. Быстро пересчитав я получила знакомую цифру — 12.
— Почему из христианства? — нахмурился Тим. — Храм типично античный, римский или греческий. Хотя, я больше склоняюсь к первому.
— А это тоже типичная античность? — и я указала на левый верхний угол картины, где в облаках зависла троица ангелов с узнаваемыми крыльями и нимбами над головами. В руках все трое держали один на всех большой деревянный крест и грустно глядели в сторону умерщвлённых дев.
— Да, это явно библейские мотивы, — закивал головой Тим, — но картина как будто бы не дописана. Или обрезана.
— О чем ты?
— Вот, — и друг продемонстрировал мне часть руки, отчетливо женской, чье нахождение в самом нижнем правом углу было настолько не очевидным, что заметить её мог только очень внимательный человек. — Кажется, здесь было продолжение холста, но этот кусок отрезали, причем, отрезали неаккуратно, оставив часть руки…
Он продолжил рассуждать вслух, но я уже не слушала. Мое внимание поглотило кольцо, на этой «забытой» на полотне руке. То самое желтое кольцо, которое я видела в своем болезненном бреду. То самое кольцо, которое теперь украшало палец декана факультета Колдовства и оккультных наук.
— Нет, ну, у тебя совесть есть или нет? — заголосили сзади капризно.
Тим испуганно шарахнулся и едва не сорвал картину со стены, одновременно повалившись на меня всем телом.
— Да что такое! — запыхтела я, пытаясь одновременно оттолкнуть друга от себя и при этом не уронить случайно на пол. — Почему на меня в последнее время все падают? Я вам что, спортивный мат, чтобы по мне топтаться? Или спортивный козел, чтобы на мне в прыжках тренироваться?
— А меня интересует, почему никто не заботится о чувствах всеми покинутого кота! — продолжил возмущаться Сократ, сидя на полу и глядя на меня с претензией, глубиной большей, чем Марианская впадина. — Мира! Я есть хочу! Ты вообще меня кормить собираешься?
— А ты что, дорогу в столовую забыл? — закатила я глаза, в то время, как Тим пытался примириться с тем фактом, что где — то существуют говорящие коты. И не просто говорящие, а наглеющие с геометрической прогрессией!
Насколько успешно шло примирение было непонятно, но, судя по постоянно меняющейся мимике друга, испытавшего всю обширную гамму эмоций — со скрипом и периодическими сомнениями в собственном здоровье. — Тебе напомнить? Или карту нарисовать?
— Свои каракули, куриной лапой нацарапанные, оставь себе, — обиделся кот. Замолчал, но его выдержки хватило ненадолго: — Не хочу я один есть! Мне нужна помощь! Внимание! Уход! Я не могу все делать сам! Я кот, в конце концов, а не какая — то там псина лохматая! Мне забота нужна!
— Ладно, успокойся, — остановила я этот мутный поток сознания. — Сейчас Тима заведу в комнату и пойдем в столовую.
— Кого? — уставился на меня с усатый.
— А, ты же не видишь, — вспомнила я, в то время, как Тим пытался что — то сказать, но пока у него получалось просто тыкать в Сократа пальцем. — Да, да, это говорящий кот. Он хоть и вредный, но не опасный. Разве что в тапок тебе нагадить может, хотя он это редко делает, он больше по кустикам специализируется!
— Когда это я в тапки гадил?! — с праведным возмущением заорал кот. — Хватит этому своему патлатому про меня всякие небылицы рассказывать!
Я машинально пригладила волосы друга, и вдруг осознала.
— Так ты что, его видишь?
— Этого, туго соображающего? — кивнула на друга Сократ. — Вижу, конечно.
— А леди Элеонора сказала, что на нем Покров Невидимости, сквозь который видят только я и она, — с сомнением и разочарованием протянула я.
— Мы с тобой связаны, поэтому оговорки в заклинаниях распространяются и на меня, — уже спокойнее пояснил Сократ. — Давайте, заходите уже в комнату, хватит тут маячить. Девчонки скоро начнут ко сну готовиться, а тут ты, с пустотой беседуешь.
Я послушалась и завела друга в нашу спальню, где его, наконец, прорвало.
— Мира, это круто! Это как оказаться внутри сказки!
— Ты свои восторги — то попридержи, — цыкнул на него кот, запрыгивая на постель Мики, так как мою занял Тим. — Тут, знаешь ли, не только чудеса водятся, но и монстры. Попадешься одному такому, и никто тебя не защитит. Потому что ты тут значишь меньше мыши, грызущей зерно в подполе.
— А как же Мира? — покосился на меня друг, в то время, как я распахнула дверцы шкафа, чтобы скрыться за ними, и начала переодеваться в чистую одежду. Платье, что было на мне выглядело так, будто я помыла им пол, а после надела на себя. — К ней все нормально относятся. Я бы даже сказал, хорошо.