Как водится, неуспех России с демократическими преобразованиями возвели во всеобщий закон: демократия-де — вещь ложная и ненужная, мы это покажем и докажем всему миру, спасем его от демократии. Поучать мир — наша застарелая скверная привычка. Советы по части ненужности и вредности демократии вряд ли кто примет во внимание. В мире ей не везде везет: есть Куба, где большинство населения обожает своего Фиделя, не любит демократию и пока не нуждается в ней. Есть Северная Корея, где подавляющее большинство населения тоже обожает своих Кимов и тоже смеется над демократией, но при случае, как и кубинцы, норовит дать дёру. В таком же состоянии были и мы 70 с лишним лет, потом вышли из него. По выходе не все получилось, не всем понравилось и многие запросились обратно. Но только обычным нашим легкомыслием можно объяснить бездумные призывы отказаться от демократии.
Она — несомненное благо, и отказываться от нее мир не собирается. Да и нам такой отказ был бы неполезен, даже позорен. Но и ждать сразу великолепных результатов не приходится. В сфере политики, как и в сфере экономики, тоже нет необходимых внутренних запретов, а потому вполне законным выборным путем у власти могут оказаться — и оказываются — персонажи совершенно немыслимые в цивилизованном обществе. Тут и рьяные коммунисты, и откровенные уголовники, и казнокрады, и самодуры, и генералы, делом доказавшие, что они понятия не имеют об офицерской чести — но как раз это, кажется, и нравится. (О тяге к бесчестию много и хорошо рассуждал Достоевский).
Наконец, в большой чести психопаты чуть ли не со справкой, которых большинство россиян просто не распознает. Нераспознанию помогает культ юродства, узаконенной и почитаемой в православии психопатии, которая принимается за особую одухотворенность. По соседству избрали президентом свинопаса, борца с Европой, к тому же оказавшегося явным параноиком. Он паранойю отнюдь не прячет, она у него на показ — но это и привлекает. Многие у нас даже завидуют — нам бы такого. Впрочем, свои параноики тоже есть, и в Думе, и особенно в силовых ведомствах. За рубежом (в Страсбурге, к примеру) нашу страну уже стали представлять такие диковинные субъекты, что дух захватывает, и встает вопрос об их душевном здравии, что, впрочем, практически никого не смущает, а наших православных и тем более околоправославных — менее всего.
И все-таки сделано немало. Главное — принята конституция, в которой провозглашены вполне демократические принципы, в том числе и в части, касающейся свободы совести. Но как раз это приводит и церковь, и околоправославный люд в неописуемую ярость. Потому что по ее воззрениям и воззрениям этого люда человек не имеет права сам решать, во что и как верить, а решать это может только церковь, которой в этом деле должно помогать государство. И наше государство недальновидно подыгрывает здесь церкви, что может обернуться для него большими неприятностями. Недалеким людям во власти очень нравится, что околоправославные ставят государство выше Бога. Им невдомек, что государство где торжествуют такие воззрения, — слабое государство, плохое государство.
Конституцию у нас нарушают все кому не лень, начиная с президента, который ведет себя так, будто он президент одних православных, признающих юрисдикцию Московской патриархии. Чиновники рангом поменьше понимают это как повеление идти на всех остальных с оглоблей. Дума в 1997 г. приняла закон о свободе совести, явно нарушающий зафиксированный в конституции принцип равенства религий и ставящий под сомнение статус России как цивилизованного государства. Сильнее всего против этого позорного закона ополчились староверы, которые заявили что в нем нет ни свободы, ни совести, но их у нас уже триста с лишним лет не слушают. А вот РПЦ закон очень нравится, она говорит, что он совсем не дискриминационный — но тут надо бы и других послушать, тех же староверов, к примеру. Конечно, нельзя игнорировать православных РПЦ, да и околоправославных тож, но все же ни из них одних состоят граждане России.
Законодатели же так возревновали о православии, что вывели его за пределы христианства. В преамбуле закона признана "особая роль православия", а в следующем пункте говорится, что кроме него уважаются также "христианство, ислам, буддизм, иудаизм и другие религии". Тем самым православие отделяется от христианства, и у наших славных думцев получилось как у того персонажа Гашека, который утверждал, что Земля — это шар, внутри которого находится другой шар, по размерам больший, чем внешний. Но у Гашека дело происходило в сумасшедшем доме, в России же — в парламенте. И вот уже дикторы на нашем телевидении произносят что-то вроде: "все верующие нашей страны — и православные, и христиане, и мусульмане, и буддисты…" Но, может, наше православие и христианство и впрямь разные вещи.
Помимо конституции и законов есть еще правоприменительная практика, где люди и вовсе не стесняются. Государство тут идет на поводу у РПЦ, загоняя в ее ограду людей дубинками и прикладами. Но государство, которое не выполняет собственную конституцию — это плохое государство, это слабое государство. И слабость его, в частности, в том, что оно, взяв сторону одной религии в стране, противопоставило себя всем остальным, что никак не способствует его укреплению. Когда-нибудь это может обернуться очень большими потерями — как обернулось Катастрофой для царского режима. Но — не в природе нашей власти (нынешней особенно — там все временщики) заглядывать в будущее и интересоваться прочностью фундамента, на котором она стоит. Многие чиновники благосклонно выслушивают требования объявить Россию православной республикой — ведь есть же исламские!
Власть, носители которой не поддерживают декларируемые ею же принципы, — это плохая власть, это слабая власть. Россия по конституции республика, а в моде монархические взгляды — в том числе у чиновников. Они все числятся у нас по околоправославному ведомству, а в нем тон задают как раз монархисты. Слов нет, каждый имеет право на любые предпочтения — но зачем с монархическими взглядами идти служить республике? Это не украшает государство — что ж не может найти людей, разделяющих его конституционные принципы? Республике должны служить республиканцы, а не монархисты — иначе это плохая республика, слабая республика. Хотя — много ли людей в России знают, что такое республиканские взгляды? Или — политические взгляды вообще?
Не украшает несоответствие конституционных принципов личной убежденности и чиновников: такая неразборчивость свидетельствует об отсутствии того, что по-английски называется integrity, — слово, не имеющее точного эквивалента в русском языке (ближе всего — «цельность», «целостность» натуры), хотя оно прежде всего характеризует личность, которую наша церковь — как и наше государство — так и не вылепили за все время своего существования, о чем свидетельствует и эта лингвистическая лакуна. Личность, как подразумевается (а иногда и открыто выражается при очень немногих возражающих) в нашем православии, надо топтать, унижать (это называется "смирять"), а не предоставлять ей права.
Цель нашего официального православия состояла как раз в том, чтобы не дать сложиться личности. Потому что институция вроде РПЦ едва ли уцелеет там, где есть личность. Подсознательно — а иногда и вполне сознательно — РПЦ это понимает, и всячески препятствует становлению личности. Наша церковь не хочет выходить из константинова пленения, она боится личности, ее достоинства, ее прав — и потому категорически отрицает их. По ее вине личность у нас так и не сложилась, только в петербургский период появляются у нас понятия о ее чести и достоинстве — пусть для ограниченного круга, для дворянского сначала, но потом и разночинцы были включены в этот круг, появились шансы и у других слоев.