Но в суматохе за шумом меня услышали лишь лежавшие поблизости.
Люди кричали и ругались все разом. Некоторые объявляли о нестерпимом желании вышибить мозги сенарцам камнями, один даже начал подниматься на ноги. Другие, менее воинственно настроенные, просто испугались. Я внезапно извернулся, как змея перед укусом, и схватил за ногу встававшего мужчину.
– Нет, нет, – заорал я. – Мы должны атаковать все одновременно, иначе ничего не выйдет!
Я начал отдавать команды людям вокруг, чтобы они передавали информацию остальным по цепочке.
– Когда я встану, встают все. Я бегу вперед – все бегут за мной!
Солдаты расположились в непосредственной близости от шаттлов, и нам оставалось только попытаться выкурить их оттуда. Потом можно убить парочку и захватить оружие – таким образом у нас появится огневая мощь. Другого выхода из положения, кажется, не существовало. План четко выстроился в моей голове, законченный и совершенный, как мелодия.
Я пытался командовать, но ведь никто из толпы не обучался военному искусству. Большинство пришло из любопытства, посмотреть на посадку шаттлов. Некоторые прибежали позже, когда началась битва. Оружия почти ни у кого не было, только соляные камни и инструменты, которые люди прихватили с собой с рабочего места.
Я быстро скользнул обратно к воде и велел остальным помочь мне разобрать один из осмотических контейнеров, покачивавшихся на волнах. Мы выломали из конструкции арматурные прутья и раздали их людям. Суета, крики и всплески воды привлекли внимание еще нескольких алсиан.
– Мы возьмем их шаттлы штурмом, – закричал я, пытаясь выговаривать слова как можно более отчетливо, хотя маска и заглушала голос. – Мы атакуем! Старайтесь бежать вместе. Если растянемся цепочкой, у солдат появится больше мишеней, если нападем сразу – сможем подавить их числом.
Только количество людей имело значение в битве. Но до дальних рядов план донести все равно не удалось. В желудке образовался ледяной комок страха: я боялся, что за мной последуют лишь единицы и нас легко перестреляют. Но заметьте: я не боялся умереть, меня только ужасала мысль, что план провалится. Страх в битве – странная штука. Не верьте, что кто-то остается бесстрастным на войне, большинство солдат ощущают ни с чем не сравнимое волнение, пульсацию во всем теле. Но ужас собственного увечья или смерти сменяется страхом за более высокие материи.
Я уже приготовился встать и кинуться к шаттлам, когда заметил, как люди занимают боевые позиции у входа в общежитие. Двое снайперов устроились за выступами скалы и без промедления начали обстреливать шаттлы. Это вызвало ответный огонь со стороны сенарцев, и вдруг, слыша биение собственной крови, похожее на работу огромного двигателя, я встал. Люди позади меня карабкались наверх, пока все мы не образовали строй. Я поднял арматурный прут и побежал.
Толпа последовала за мной. Впереди простиралось несколько сотен ярдов соляной пустыни, под каблуками хрустел песок. По соли можно бежать, только очень медленно, но мы все же потихоньку приближались к цели.
Я кричал, и все кричали. Многие размахивали импровизированными дубинками и арматурой. Чувствовалось, как стальной прут, наливаясь моим гневом, приобретает способность убивать, становится страшным, смертельным оружием. На самом деле нелепо, когда взрослый мужчина всерьез полагает, то от вооруженного солдата его защитит кусок толстой металлической проволоки, но в пылу борьбы адреналин творит с человеком и не такое.
Люди около шаттла, разрывавшиеся между двумя мишенями отреагировали без былой сплоченности. Некоторые открыли по нам огонь, в воздухе засвистели иглы. Подстреленный человек либо сразу падал на спину, либо заваливался на бок, в то время как ноги еще продолжали бежать вперед.
Множество раненых и убитых усеяло землю от воды до кораблей, но небольшая группа все же почти достигла сенарцев, почти заглянула в полные ужаса глаза врага.
За каких-то пятнадцать метров до цели в толпе произошли перемены. Не имея военной подготовки, мы, в сущности, были системой, управляемой хаотичной логикой, храбрость колебалась между убийством и самозащитой по алгоритму, который трудно установить, и мимолетная общая воля, сплотившая нас, внезапно ослабела. Странно наблюдать такую перемену, потому что незаметно внешних изменений: на самом деле мы только что преодолели самую трудную часть пути. Первые метры стали самыми опасными, а теперь мы находились на расстоянии шага от противника, и сенарцам оказалось сложнее твердо держать в руках оружие.
Но чувства логике не поддаются. Сейчас адреналин заставляет солдата драться со всей энергией, на которую тот способен, а через минуту, как по волшебству, бедняга осознает всем существом необходимость улепетывать отсюда со всех ног.
Мы побежали с поля боя. Даже передние ряды – и я в том числе, – почувствовав поражение, повернули назад. Мы слышали радостные вопли сенарцев, огонь возобновился с неимоверной силой. Все больше и больше людей падало, с криками или беззвучно, чтобы уже никогда не подняться.
Ярость снова поднялась во мне. Я начал кричать, визжать чуть ли не на пределе слышимости.
– Ко мне! Ко мне! – взвыл я. – Вперед! Вперед!…
Первый порыв ужаса прошел, отступление переставало казаться неизбежным. Некоторые, конечно, не остановились до самой воды, но другие замедлили бег, повернулись. Они пригибались, стараясь не попасть под иглу, но меня видели отлично.
Эмоции снова поменялись. Я все еще кричал, подняв стальной прут:
– Ко мне! Ко мне!…
Игла прошла сквозь мое бедро, выйдя снаружи, но я даже ничего не заметил, только после битвы обнаружив рану.
– Назад, назад! Мы достали их! Мы достали их!… – вопил я, и странно звучащая фраза отдавалась где-то глубоко внутри.
И тут, точно так же, как ранее люди внезапно разбежались, сейчас толпа развернулась и бросилась на сенарцев – с еще большей яростью, чем прежде.
Несколько сенарцев покинули убежища, преследуя нас и выбирая удобное место для стрельбы. Двоих из них поймали на мушку снайперы у дверей пещеры. Мы тут же оказались рядом с телами, две женщины сняли с трупов пистолеты, мужчина перевернул одного из покойников, чтобы забрать церемониальный меч. Остальные враги теперь убегали от нас, пытаясь найти укрытие у шаттлов. А мы наседали им на пятки, ревя от гнева.