Торк принялся изучать буфетную стойку, словно генерал, инспектирующий войска. В огромных емкостях с водой шевелились живые крабы; возле гриля возлежали на льду королевские креветки; на блюдах громоздились жгучие тайские закуски (уму непостижимо, как можно есть салат из утки и манго с огненным чили в качестве главного ингредиента!). На прилавке с рисом и карри в кастрюлях бурлило мясо, всё в разнообразных маринадах и соусах из сплошного чили. Удивительная кухня. Тайцы готовят превосходно (и красиво, и вкусно), но какого черта все такое острое? От единственной ложки любого блюда язык начинает жечь, а губы просто распухают. Еда вроде бы довольно легкая, но стоит проглотить — и кажется, что в желудке включается газовая горелка. А хуже всего поутру (Торк невольно поморщился от воспоминаний). Можно подумать, чили абсолютно не переваривается в организме: одинаково жжет — что глотать, что испражнять. Посещение туалета в Таиланде превращалось в огненную пытку, которую не удавалось залить пивом.
Повар швырнул какую-то зелень в раскаленный докрасна вок. Сковорода взорвалась фейерверком овощей и масла, и таец стал ловко подбрасывать содержимое в воздух.
Торк подошел поближе.
— Это что?
— Вьюнок!
— И это едят?
Повар кинул, продолжая жонглировать горячими побегами.
— Очень вкусно!
Торк изумленно наблюдал. Зрелище напомнило ему пиротехническое шоу, которое «Метал-ассасин» устраивали в своих последних турне. Другие группы давно перешли на лазеры, голограммы и всякие модные штучки, но «Метал-ассасин» решили действовать по старинке: пламя, дым и взрывы.
«Зажигай и рок-н-ролль!»
Торк хоть и не был большим любителем овощей, но заказал себе целую тарелку вьюнка. Хотелось еще раз посмотреть, как содержимое сковородки взлетит на воздух. Таец встряхнул ростки и побеги, и все взорвалось, как атомная бомба, — Торк восторженно ахнул и вскинул руку, салютуя искусству повара.
Он взял тарелку с овощами, закинул сверху еще полдюжины гигантских креветок-гриль (а, какого черта!), уселся за столик и стал ждать жену. Перед ним возникла бутылка холодного «Сингха». Торк решительно проглотил креветку и запил пивом. Краем глаза он заметил юную немку-или-шведку с пляжа; девушка старательно изображала полный игнор. Ну да, ну да: «В Аду нет фурии страшнее…»[3] и все такое. Он сделал вид, что не замечает, как она не замечает его, и стал смотреть шоу.
Три стройные тайки в национальных шелковых платьях, сверкая золотыми венцами и длинными ногтями, раскачивались и взмахивали руками в такт странной звенящей музыке. Движения были плавные и чувственные, тела соблазнительно изгибались. Этот танец не был похож на традиционные представления с хулахупами. Торк испытал эрекцию.
Музыканты звенели гонгами, били в барабаны — создавали медленный и таинственный ритм. Слишком медленный на вкус Торка (уж он бы поддал жару!), но не неприятный. Еще трое тайцев сидели чуть поодаль. Один наигрывал странный мотив на какой-то штуке вроде ксилофона, только в местном варианте. Здесь он назывался «ранад-эк». Другой музыкант щипал струны тайской скрипки, а третий дул в бамбуковую флейту, изображая крики птиц. Нежную и ритмичную мелодию то и дело прерывали пронзительные вскрики и чириканье.
Будь Шейла рядом, Торк не обратил бы на музыку никакого внимания. Можно было бы поговорить о том, как она провела день, посмеяться… Но он до сих пор сидел один перед пустой тарелкой. Потом заказал еще пива и откинулся на спинку стула.
Музыканты издали прощальное шипение, и музыка стихла. Торк похлопал. Он всегда старался поддерживать коллег по профессии — мало кому из них повезло так же, как ему. Скрипач вытащил из-за спины странный инструмент и принялся наигрывать что-то ритмичное. Инструмент напоминал лежащую на полу округлую гитару. Видывал Торк гитары и получше, но у этой звук был просто фантастический! Как в старые времена, когда их гитарист, Бруно Каравали, играл соло на ситаре. За спиной у него стоял «Маршалл», ручки усилителя были вывернуты до максимума, и в студии было так громко, что воздух звенел и потрескивал, и волосы вставали дыбом от статического электричества. Бруно был виртуозным гитаристом, но понятия не имел об игре на ситаре и однажды взялся терзать новый инструмент. Сама мощь усилителей заставляла все струны ситара дрожать и резонировать так сильно, что казалось, они вот-вот сорвутся. Звук шел невероятный, какое-то потустороннее гудение. Словно пение саранчи, только в миллион раз громче. Это стало фирменным вступлением «Метал-ассасин» к хиту «Последняя капля».
У парня со странной гитарой усилителей не было, но звук получался похожий. Музыка взволновала Торка; звуки плыли над морем и возвращались к нему, заполняя пустоту в животе неожиданной нежностью. Чакру сердца, как сказала бы Шейла. Торк мечтал снова играть в группе, он скучал без музыки.
В этом вся Шейла. Она ведь из Калифорнии! Все бы ей фен-шуить, аюрведировать, ароматерапироваться, релаксироваться и иглоукалываться… а если не поможет — значит случай вообще безнадежный. Она во все это верила. А Торк не то чтобы не верил… Так же, как он не мог немного не верить в то, что где-то наверху есть заботливый и мудрый старец с седой бородой, который присматривает за ним с небес и заботится, чтобы все у Торка было в порядке.
В одном бы Шейла не ошиблась: он и впрямь скучал без своих. И расстаться-то не он захотел — у Стива самомнение взыграло. Торк бы с радостью играл с «Метал-ассасин» до самой смерти, пока бас-гитара не выпадет из холодных, онемевших пальцев… Но что оставалось делать? Вообще-то не они первые. Рок-группы всегда распадаются, и Торк еще со школы играл то в одной команде, то в другой.
Началось все с группы «Гангпланк», играющей такое, типа, панк-рок-диско. Три расстроенные гитары, один басист и барабанщик с невиданного размера установкой. Торк ни в одной группе больше не видел, чтобы ударник бил в гонг.
Не то чтобы они были настоящими музыкантами (честно говоря, вместо музыки у них получался душераздирающий шум), но играть в «Гангпланк» было весело. После уроков вся группа собиралась дома у барабанщика — «репетировать» в подвале. Можно было набулькаться газировки, закусить «Читос» и грохотать до опупения… а потом спускался папаня барабанщика и выгонял всех вон. Торк до сих пор помнил, как шел домой по чистеньким улочкам пригорода: в ушах звенит, за спиной болтается бас-гитара, и улыбка до ушей: «Я играю в группе!»
Однако «Гангпланк» так и не выбралась из подвала. Ни разу нигде не выступили. Однажды должны были выступить на школьной вечеринке (для вечера закупили несколько бочонков пива!), но солист провалил экзамен по химии, и родители посадили его под домашний арест.
Торк играл и в других группах, сейчас даже названий не вспомнить… пробовал панк-рок, фьюжн, даже попсу… только не кантри! Выступал в барах, художественных галереях, на вечеринках и у друзей; играл на свадьбах, мальчишниках… в любом месте, где можно было найти розетку для усилителя.
Потом завел дружбу с ребятами из Нью-Йорка. Образовалась группа «Плей-лауд». Торк всегда играл как можно громче и в новых приятелях нашел настоящих единомышленников. Исполняли они эдакий эстетский хэви метал, наряжались в живописные лохмотья, точно попавшие на сборище дадаистов герои фильма «Безумный Макс».
Солист, Джимбо, придумывал наряды вместе со своей девчонкой: гитариста наряжали в полосатые лосины и трико с перьями, Торка облачили в кольчужную рубаху с кожаным поясом, а на голову ему нацепили не то шишик викинга, не то хоккейный шлем. Вид у них был безумный, но ужасно забавный; вскоре группа добилась некоторой известности и начала понемногу зарабатывать.
3
Начало крылатой фразы «В Аду нет фурии страшней, чем отвергнутая женщина» из пьесы У. Конгрива «Скорбящая невеста» («The Mourning Bride»).