— Ма?
— О, Соль-Султан, — смеется она и протягивает мне смартфон (хотя фотоальбом вот он, смотри не хочу). На фото я с нарисованными усами, в чалме и костюме Алладина.
— Точно… Я так ходила до декабря чуть ли не каждый день. Пробка так крепко въелась в кожу и не отмывалась…
— Да. Твоя родинка, кстати, из-за этого, — говорит мама и забирает смартфон. — То есть
— Не помнишь? Ты подралась с Ксавье и поцарапала щёку. И как-то так заросло, что навсегда осталось это тёмное пятнышко. Мы хотели убрать, но ты отказалась и ещё год была Мерилин Монро. Смотри, — мама снова протягивает смартфон. Я стою с накрученными в тугие локоны волосами и широко улыбаюсь, придерживая юбку. За кадром арт-директор фотосессии (папа) держит вентилятор, лежа на спине. — Такая милая…
— Удивительно, что я всё это забываю, а потом ты расскажешь, и я вроде помню…
— О, твоя память — это сущий ад! А какого-то мистера Ли помнишь, — мама перелистывает страницы, останавливаясь, чтобы сделать очередное фото.
— Ну мистер Ли был совсем недавно…
— Для тебя недавно… А у меня за это время выросла дочка. Стала студенткой. Крутой ведущей. И уже даже перевлюбилась в кого-то там!
— Да… Только на новую тачку не заработала!
— Ну не всё сразу! Это Би платит тебе копейки, — мама жмёт плечами, а потом замирает. — Прости, вы были хорошими знакомыми. Она не очнулась?
— Нет… Эллиот передаёт часть клуба новому хозяину, чтобы дело не развалилось, пока её нет…
— А кто теперь поёт?
— Никто не поёт. Но люди уже спрашивают, что с живой музыкой, когда будут вечера каверов и всё-такое..
— Возьмёшься?
— Не знаю. Я не такая крутая, как Брайт…
— Но что-то нужно делать?..
— Ага…
— Ну ты талантливая девочка, — мама жмёт плечами, совершенно не по-мамски. Ингрид Томпсон не бывает игривой кошечкой и не зовёт свою дочь "талантливой девочкой", — Правда, ты не умеешь готовить, потому что я никогда тебя не учила. Плоховато читаешь стихи, ещё ужаснее их пишешь. Тебе не даются современные танцы, а ещё вальсы и всё такое.
— Но я хороша в латино-американских, признай!
— Да уж, задом вилять ты умеешь!
— Как смешно, — я закатываю глаза, но Ингрид смеется, и я не могу удержаться. — Правда, что во мне такого? Я не дерзкая, как Майя. Не умная, как Ксавье…
— Зато ты невозмутимая, — хмыкает за нашими спинами Майя, которая, видимо, проснулась от трели моего забытого, мобильного. — Ксавье иззвонился, и я послала его к чёрту.
— И правильно, — улыбается мама и тянется одной рукой к Майе, а второй ко мне.
Мама не бывает дружелюбна к "это твоей подружке", но сейчас ночной чай на кухне превращает нас в равных во всех отношениях, симпатичных друг другу девчонок.
— Честно, Соль. Ты — невозмутимая. Очень смешная, с тобой что-то случается, потому что ты ударяешься в панику, а потом ты каким-то чудом выкручиваешься, — продолжает Майя. Её тихий голос звучит невероятно уверенно на нашей тёмной кухне, будто отражается от многочисленных поверхностей и еще усиливается.
— У тебя нет нерешаемых проблем. Даже когда ты поступаешь глупо или дурно, ты никогда не видишь в этом проблемы, — присоединяется мама. — Украдёшь булочку из вагончика с едой в парке, чтобы подарить бабке-бомжихе и пожмёшь плечами, скажешь, что ничего в этом такого нет.
— Помню эту историю, — вздыхает Майя. — Ты ни в чём и ни в ком не видишь реальных недостатков. И бываешь просто шокирована, когда тебя не любят. Порой мне кажется, что твоя уверенность в себе перевернёт мир.
— Ты невозможно ревнива. До крайней крайности.
— О да! Хочешь, чтобы тебя любили те, кого ты любишь, потому что ненавидишь безответную любовь!
— И романы с плохими финалами!
— Но бросишь всё, если тебе с третьего раза не откроют…
— Да, упорной тебя не назовёшь. Скорее…. полной энтузиазма на первых порах.
— И ты и правда талантлива, когда нужно что-то придумать!
— Точно! Ты всё так начинаешь: придумаешь себе очередное "хочу" и расшибаешься в лепёшку. И тут на природные данные плевать, главное взять напором!