— Я… я узнаю, господин, не волнуйтесь так.
— То-то же, — покивала я. — Где мой ассистент?
— Э…
— Тощий, грязный, вонючий, — перечислила я основные приметы.
— А! Я провожу, — спохватился мужчина и тут же побежал вперед меня.
Надо сказать, шли мы недолго, и стоило спуститься по лестнице и попасть в крыло для слуг, как перед нами возникло двое стражников, стоящих напротив невзрачной двери. К моему удивлению, меня никто не спросил, разрешено ли мне войти. Должно быть, Рэйнхард дал особые указания на этот случай. Так что, не тратя времени даром, я вошла внутрь и тут же скривилась. Мало того, что они поселили пацана в кладовке, так еще никто не озаботился тем, чтобы дать ему хотя бы таз с водой и чистые порты.
— Сэптим, — позвала я, пока дверь за моей спиной не успела захлопнуться. — У тебя столько народу в распоряжении, так пусть кто-нибудь выделит моему ассистенту чистые порты и рубаху, таз с водой и миску супа.
— Господин Рэйнхард не давал указаний на этот счет…
— А самому сообразить никак? — фыркнула я. — Мне чуть в штаны не залез, а парень без сознания лежит, как будто так и надо!
— Я…
— Иди отсюда, не доводи до греха! Тащи все, что велено, и не бубукай!
— Да, господин, — глубоко вздохнув, сказал слуга, едва сдерживая раздражение.
— Поскрипи-поскрипи мне зубами — последние выпадут — поверь на слово, — пробормотала я, захлопнув дверь перед его носом и тут же подойдя к небольшому топчану, на котором лежал мальчик.
Сейчас он казался еще младше. Лицо его было осунувшимся, лоб покрывал пот лихорадки. Немудрено, если учитывать тот факт, сколько времени ему пришлось провести в том сыром подвале без еды и воды.
Я провела рукой по его спутанным волосам, лицу и шее. В принципе, пока ничего серьезного, может и сам восстановиться при надлежащем уходе. Вот только ухаживать, похоже, никто не станет, а мне особо и не дадут. Да и не лучшая это идея — оставить его слабым в логове врага. На самом деле я не была поклонником того, чтобы лечить болезнь при помощи дара, когда ресурсы организма позволяют исцелиться самостоятельно при помощи правильной терапии. Но тут уж ничего иного не остается.
Мой дар… как я пользуюсь им? Как это работает? На самом деле это совсем не похоже на то, как работает простой целитель при помощи инструментов, лекарств, знаний: он ставит диагноз, назначает лечение, ведет пациента на протяжении всего периода выздоровления. Процесс этот высокоинтеллектуальный, не терпящий ошибок, напряженный и весьма трудоемкий. Я помню то, как впервые почувствовала себя первородной. На тот момент мне было около семи лет и в мою не слишком состоятельную… да чего уж там, нищую семью постучалось горе. Слегла мать. Не слишком знающий в этом вопросе отец пытался поить супругу какими-то корешками, травами, боги ведают, чем еще. Приводил домой дряхлых старушенций, у которых на фоне маразма открывались способности к ведовству и знахарству. Те что-то шептали, жгли свечи или пучки каких-то трав, окуривали ими наше жилище, потом бесновались во дворе, изображая исход болезни из дома. Затем говорили, что Луресc запрещает им брать с нас денег (еще бы, у нас их отродясь не водилось), но припадочного поросенка, которого то и дело била эпилепсия, они с удовольствием возьмут и сожрут за наше здоровье. Была и такая, что приметив, что я не похожа на своих родителей, предложила меня сжечь, поскольку чернява я не от природы и именно во мне — корень всех несчастий и болезней моей семьи. Хорошо, батюшка мой сообразил, что это маленько перебор, и отказался от такого способа возвращения благосостояния в семью. Когда же местные сумасшедшие закончились, он решился отправиться в город на поиски врача.
Все это время я ощущала, что происходящее — это неправильно! Меня раздражали эти женщины, которым казалось, что они наделены даром и силой. Мне безумно хотелось выгнать их за порог нашего дома, чтобы они не мешали мне быть рядом с мамой. Как только она заболела, я все время проводила у ее постели, и тогда мне казалось, что внутри меня есть теплое слепящее голубое «нечто». Оно будто живое, перетекает в тело моей матери, стоит мне прикоснуться к ней. В этот момент оно как будто превращалось в некий образ, пронизанный серебряными нитями. В каких-то местах эти нити истончались, где-то обрывались и казались обугленными. И именно в такие моменты я будто бы уговаривала то «нечто», что жило у меня внутри, направиться к этим обугленным ниточкам, восстановить их, склеить. Зачастую на то, чтобы увидеть эти ниточки, у меня уходил целый день, и стоило мне уговорить свою силу восстановить их, как возвращался отец с очередной старой ведьмой и, несмотря на мои крики, выпроваживал меня на улицу.