Даун Фарлен по-прежнему сидела у изголовья раненого.
— Как у него дела? — спросил Эдвардс.
— Плохо. Взгляните сами.
Форестер неподвижно лежал на койке и неглубоко дышал. Повязка на голове пропиталась кровью и морской водой. Тонкими пальцами с грязными ногтями он царапал мокрое одеяло.
— Он доживет до утра?
— Не знаю, — ответила Даун.
Эдвардс сел и осмотрелся. В каюте царил беспорядок. И ящики, вывалившиеся из стола, плавали в воде от одной до другой переборки.
— Надеюсь, что те, кто просверлил корпус, утонули, — сухо сказала Даун.
— Ну это мы скоро узнаем.
— Как?
— Мы сейчас будем присутствовать при последнем акте, и я просил Деланнея все время следить за нашей единственной шлюпкой.
— А убийца Арчера?
Эдвардс, пожав плечами, достал трубку из кармана. В чубук трубки попала вода, и он выбил ее с ироническим смешком.
— Кто в этом виноват? — продолжала настаивать Даун.
— Вы думаете, я знаю?
— Да. Кто он?
— Тот, у кого не было алиби, когда убили Арчера.
— И этот человек все еще с нами?
— Да, Даун.
Она задумалась, а потом внимательно посмотрела на Эдвардса. У него был такой усталый вид, что ей стало его жалко.
— Келлер последним видел, как я выходила из каюты Арчера, значит, в этот момент капитан оставался еще живым.
Эдвардс согласно кивнул, хотя весь его вид был довольно саркастическим.
— Странное время, чтобы об этом говорить, — произнес он. — Возможно, все мы утонем еще до рассвета.
— Вы отказываетесь искать убийцу? — слегка презрительно сказала она.
— Нет. Я просто жду следующей атаки, чтобы отбить ее.
— Вы думаете, что к вам в каюту забрался Келлер?
— Чтобы украсть вашу шкатулку? Возможно.
Она начала терять терпение, и ее глаза заблестели.
— Послушайте, Эдвардс…
— Вас не затруднит называть меня Даном?
— А это необходимо?
— Сообразите сами.
— Прекрасно! Нет, Дан, это меня не затруднит.
— Тогда, Даун, слушайте внимательно: когда убийство было совершено, Сейдж находился рядом со мной. Гош разговаривал с Митчелом и Ватфордом, и они это подтвердили, а Ван был с Трентоном. Вы его убить не могли, потому что Ван слышал его голос, когда вы выходили из его каюты. Келлер же находился на палубе, правда, он пошел за Трентоном в коридор, чтобы тот исправил замок. Теперь вы хоть что-нибудь понимаете?
Даун отвела глаза и нагнулась над раненым.
— Все это теперь ничего не значит, — прошептала она. — Большинство свидетелей мертвы, и, если они ошибались или лгали, у нас нет возможности доказать это.
Эдвардс встал, потянулся, и Даун заметила, какой толстый налет соли на его щеках, заросших щетиной.
— Вы правы, — согласился он. — Можно утверждать, что следствие по этому делу ни к чему не приведет, и я рад, что вы это сами поняли. Пойду, сейчас моя очередь откачивать воду, а вы постарайтесь немного отдохнуть.
Он направился к двери.
— Дан, почему вы не хотите сказать мне правду?
Он обернулся. Даун смотрела на него молящими глазами. Он провел рукой по ее плечу и вдруг, подняв ее, прижал к себе и поцеловал.
— Я хочу, чтобы с вами ничего не случилось, — прошептал он, отталкивая ее.
— Корабль потерпел аварию и дал течь! Что же может со мной случиться, да то же, что и с вами.
Сквозь разбитую дверь коридора хлынула вода и потекла в каюту. Эдвардс увидел, как эта черная вода окутывает ноги Даун, и он снова обнял и поцеловал ее.
— Я не должен был этого делать, — сказал он. — Вы принадлежите не мне, но я в своей жизни не чувствовал ничего приятнее ваших губ. — Он посмотрел Даун прямо в глаза и добавил: — Мне хотелось бы, чтобы у вас не было этих алмазов, чтобы Деланней был мертв, чтобы вы его никогда не встретили. Я бы хотел, чтобы вы принадлежали только мне вот в этих лохмотьях, которые на вас сейчас, Даун. Только так жизнь еще была бы возможна.
— Вы не в силах ничего изменить.
Он отступил на шаг и буркнул:
— Я это прекрасно понимаю.
Из трюма до них донесся шум переливавшейся воды, а на койке бредил Форестер, и пятно крови на его бинтах расплывалось все шире.
Пошатываясь, Эдвардс вышел.
ГЛАВА 12
Сидя у груды обломков, прижав острые колени к подбородку, курсант Ольер тихо и непрерывно плакал. Он даже не отдавал себе отчета в том, что плачет: слишком измотан он был для этого. Перед ним простиралось лишь море, да темные бушующие волны, извергавшиеся в угрожающем оскале. Он чувствовал себя беззащитным, страшно одиноким и ранимым и был не способен даже пошевелиться. Ужас пережитого сломил его не только физически, но и морально.