Посредственность не переживает века; никакой аскет, как бы он ни жаждал подвига, не мог бы петь то же самое два-три раза в день сорок лет подряд, будь хоть малейшая возможность, что этот мотив набьет оскомину. Красота грегорианского пения выдерживает бесконечное повторение служб, потому что она безлична; эта музыка льется прямо из души, не проходя через инструменты музыкальной композиции и обработки; это излияние сердца, хвала, молитва, это не искусство.
Солем молится, а не дает концерты.
Глава VI
Траппистская улыбка
С улыбкой брат-привратник встречает путешественника у входа в Ситó, и с улыбкой же отец-гостиник ведет его в комнату по тихим коридорам гостиничного корпуса.
Улыбка — знак благожелательной радости. Она, кроме того, позволяет сэкономить немало слов; у траппистов она с успехом заменяет обычные банальности.
В конце концов, отец-гостиник тоже ведь давал обет молчания, и хотя функции его дают ему официально право говорить, он не прочь, за счет улыбки, сберечь несколько слов для исключительных случаев.
* * *
Улыбка и суровость, этот контраст, характерный для Траппистского монастыря, начинается с монастырского порога и кончается, вероятно, только в обители избранных, где улыбка завершается блаженством, а суровость — совершенством. Тяжелые железные ворота ограды, которых ничуть не облегчает надпись из блестящих металлических букв: О beata solitudo — О sola beatitudo, открываются не на ряды кладбища — как можно было бы предположить по их неприветливому виду, — а на прелестные закоулки сада, опоясанного ручейком. Весь монастырь полон таких сюрпризов.
Однако не надо доверять милой неге ручья: за садом он питает запруду и приводит в движение турбину.
В Ситó все трудятся, и парк не имеет служебных функций лишь потому, что предназначен для посетителей.
ДЕНЬ ТРАППИСТА
2 ч. — Подъем, одеяние: белая ряса. По праздничным дням подъем в 1 ч. 30 м.
2 ч. 05 м. — В церкви, малая служба, затем великий канон до 4 ч.
4 ч. — Каждый священник служит обедню. Затем три четверти часа свободного времени.
5 ч. 30 м. — Зала капитула. Отец Аббат дает наставления.
6 ч. — Назад в дортуар, где каждый монах располагает своего рода альковом. Наведение порядка. Утренний завтрак.
8 ч. — Ежедневная торжественная обедня в присутствии всей общины. Затем служба Шестого часа.
9 ч. — Выход в поле или на иную работу. Одеяние: белая ряса, черная мантия. Монахи исполняющие особые должности расходятся по своим местам.
11 ч. 30 м. — Общая трапеза. Суп, овощи или молочное блюдо, фрукты или мармелад. Стакан вина, пива или сидра. Мяса — никогда.
12 ч. 15 м. — Час отдыха. Можно полежать или погулять в саду.
13 ч. 15 м. — Работа в поле, в мастерских или на ферме. Оборудование — современное.
16 ч. 30 м. — Вечерня в часовне. Монах возвращается на хоры семь раз в день.
17 ч. 15 м. — Ужин: овощи, сыр. С 15 сентября до Пасхи — 180 гр. хлеба и фрукт.
17 ч. 45 м. — Перерыв: размышление в монастырской галерее или…
… чтение в библиотеке, богословский доклад и т. п.
18 ч. 30 м. — Повечерие.
19 ч. — Отход ко сну. С Пасхи до 14 сентября отход ко сну в 20 ч.
* * *
«Ответвившаяся в XII веке мощная ветвь старого бенедиктинского ствола», Цистерцианский орден, прозванный «траппистским», получил это название от местности «Трапп» (Франция), близ Мортани, где был основан первый монастырь этого рода.
Слово «трапп» означает по-французски люк в полу, который внезапно открывается под ногами несчастного, проваливающегося в него. Литтрэ (французский толковый словарь — прим. пер.) успокоит вас: «Трапп» происходит в данном случае от слова «трапп», что на местном наречии Мортани означает «ступень» или же «пригорок», «холмик». Трапп — не дыра, это возвышенность. Вполне возможно, что мрачная репутация ордена целиком основана на этом маленьком недоразумении.
* * *
Бенедиктинцы одеты в черное, трапписты в белое. В Средние века белый цвет был цветом священства. Бенедиктинцы в настоящее время почти все — священники, но они сохранили черную одежду в память своего основателя, который священником не был. Если они заслуживают славное название «созерцательного ордена» в том смысле, что их жизнь, посвященная молитве и умственным занятиям, не направлена на непосредственную деятельность, то трапписты и картезианцы — созерцательные ордена по преимуществу.
Следуя буквально Уставу св. Бенедикта, они делят свое время между богослужениями, духовным чтением и ручным трудом, выращивая урожаи, и «как настоящие монахи живут от трудов рук своих». Они никогда не выходят за границы своих владений и возможно реже — за тесные пределы ограды, охватывающей монастырские строения и несколько гектаров сада. Они встают в два часа утра, а по воскресеньям и праздникам, когда служба длиннее, — в половине второго. В час первого метро трапписты уже три часа молятся за вагоновожатого, который об этом никогда не узнает на земле.
Молчание у них — абсолютный закон. Элементарный код знаков позволяет им объясняться телеграфно. Например, соединив треугольником большие и указательные пальцы, говорят «хлеб», быстро коснувшись губ тыльной стороной руки — «понятно», проведя пальцем вокруг лба линию воображаемой вуали или диадемы — «женщина», а вино, с известным бургундским юмором, обозначают, приставив указательный палец к носу.
Не знаю, почему это правило молчания кажется столь жестоким, особенно дамам. Когда в гостиной на мгновение прекращается шум разговора и не слышно даже позвякивания ложек, говорят «Ангел пролетел!»… Его никогда не удерживают.
Трапписты же не отпускают его, вот и все.
* * *
Монашеское молчание — не наказание, и не думаю даже, что монахи включают его в число самых тяжелых лишений.
Мне говорили, что монахи, которым настоятель неосторожно давал разрешение открыть рот, тотчас же переходили от немоты к словоизвержению, со стремительностью водопада, прорвавшегося в приоткрытый шлюз. Ничего подобного: молчат ли монахи из дисциплины, из благоразумия или по собственной склонности, но факт тот, что молчание есть благо, с которым они расстаются, по-видимому, неохотно.
В них и вокруг них как бы устанавливаются воды прекрасного спокойного озера, безмятежное зеркало, подставленное некоему пламенно-ожидаемому Лику.
И не решаешься нарушить его ясность неуместным словесным плеском.
* * *
Во всяком случае, эта целеустремленная немота не омрачает характера. Вы встречаете монаха в гостинице, в часовне, на поле: он вас приветствует улыбкой. На повороте аллеи вы натыкаетесь еще на одного, погруженного в чтение, звук ваших шагов заставляет его поднять голову, и опять — милое сияние детской улыбки.
А увидев одного из них на коленях перед статуей Богоматери среди цветов в саду, так и хочется подкрасться и быстро откинуть капюшон молящегося. Но к чему? Он, конечно, улыбается.
* * *
«Брат» в коричневой одежде (в Ситó — да и везде — «братьями» называют монахов, не имеющих сана), которого я видел у верстака, бывший столяр из соседней деревни.
Ему, пришедшему однажды в аббатство починять стулья, траппистский монастырь пришелся, видимо, по вкусу, либо тишина что-то нашептала ему на ухо; короче говоря, поставив на ноги последний стул, он уселся на него и с тех пор не покидал монастыря.
Проходя мимо него, я, конечно, пополнил свою коллекцию улыбок редким экземпляром, в котором светилась глубокая благодарность какому-то таинственному благодетелю, которого я тщетно искал глазами вокруг себя.
Улыбка — траппистская институция.