— Что же вы так долго ехали, Андрюша? Я измучилась. — Она шла к нему навстречу, вытянув дрожащие руки.
Он кинулся к ней, обнял за плечи. Марина доверчиво прижалась лицом к его груди, а он целовал её голову долгими, осторожными, очень бережными поцелуями.
— Ты такая же, Мариша, и даже в белом, — с трудом прошептал он, чувствуя, как спазмы сжимают горло.
Они простояли так несколько минут в полном молчании. Прошлое, настоящее, будущее их жизней предстало перед ними в том озарении, когда главные линии судьбы видятся так зримо, как линии полноводных рек на знакомой карте. Годы жизни они потратили на то, чтобы уйти друг от друга как можно дальше, а достигли лишь одного — поняли, что они созданы, чтобы навсегда быть вместе. Какой же сложной, извилистой, мучительной дорогой подошли они к этому!
— Ах, Андрюша, как я рада! Я не верю ещё, что это правда, а не сон… Но я знала, что ты придёшь. Я знала об этом с самой ранней юности!
— И я знал, Мариша.
Держась за руки, они прошли к столу, за которым Марина в обычное время писала дневники экспедиции, и сели — Марина с одной стороны стола, Зотов — с другой. Им трудно было начинать разговор, и они молча смотрели друг другу в глаза и без слов говорили о самом главном — о счастье, которое переполняло их собственные сердца, о жизни, которая до сей поры сберегала для них самые дорогие радости большой, настоящей любви.
Глава четырнадцатая
1
Четвёртый день Софья и Краюхин ползали по ямам и траншеям. Когда всё было тщательно осмотрено, они поднялись наверх и устроили совет. Их сразу окружили рабочие. Пришёл недомогавший в последнее время Марей Гордеевич. Тут же была и Ульяна, только что вернувшаяся из Мареевки с телеграммой от профессора Великанова.
— Ну, каковы твои соображения, Соня? — спросил Краюхин, присаживаясь рядом с Софьей на полусгнившую колоду.
— Склоняюсь всё к тому же: мы наткнулись на две разновидности памятников. Верхняя яма — это селище, вероятно, эпохи бронзы. Нижняя яма — это кузница девятнадцатого столетия. Возможно, здесь когда-то обитали селькупы и эвенки. Тунгусский холм и камни — это древнее культовое место. Допускаю мысль, что в более позднее время кузницей пользовались русские охотники или староверы.
В подтверждение своих выводов Софья привела научные доказательства, давая подробную характеристику каждой находке.
— А как ты смотришь, Алёша? Какая твоя точка зрения? — спросила Софья. Заметив на себе пристальный взгляд Ульяны, официальным тоном добавила: — Просим, Алексей Корнеич, высказаться.
Краюхин перелистал дневник раскопок, зарисовки, сделанные Софьей, потёр ладонью лоб, как бы стараясь вызвать особо ценные мысли, и сказал:
— Мне кажется, что ты правильно определяешь характер памятников. Тебя удивляет слитность ям: древней и почти современной. Меня это не удивляет. Это чистое совпадение. Но больше. Кузница могла быть здесь, могла и не быть.
— Пожалуй, ты прав. Тем более что выбор местоположения для кузницы объясняется удобствами местности. Близко вода, холм защищает от ветров и бурь, река под рукой — плыви куда хочешь.
— А потом, Софья Захаровна, лиственничные леса, — вступил в разговор Марей. — Самое жаркое дерево — лиственница. А тут по холму её было видимо-невидимо!
— Это важное соображение, Марей Гордеич! — согласилась Софья.
Ульяна посмотрела на Марея, и взгляд её был полон гордости: «Вот он какой, Марей Гордеич! Что ни скажет — всё в точку!»
— Главный вопрос для меня в другом, — снова заговорил Краюхин. Все посмотрели на него. — Главный вопрос в том, где те люди брали железную руду?
— Руда могла быть привозной, — предположила Софья.
— Привозной? Конечно! Но откуда привозили? Из пределов Улуюльского края или нет?
— Издалека не повезли бы, Алёша, — убеждённо сказал Марей. — Надо думать, что руду брали где-то в верховьях Таёжной или по её притокам, которые выше Тунгусского холма. Возить руду против течения никто не стал бы. Тогда и кузницу обосновали бы ниже.
— Правильно, Марей Гордеич. У меня такие же соображения. Но вот откуда эта руда? Взята ли она из коренных месторождений или это обычные железняки?
Краюхин задумался. Поник головой Марей. Беспомощно, в молчании пожала плечами Софья.
— А могло быть так, Марей Гордеич, — почему-то обращаясь к одному Марею, оживлённо блестя глазами, сказал Краюхин, — руду брали в Заболотной тайге, в верховьях речки Кривой, и сплавляли сюда, к Тунгусскому холму. Недаром Мокрый угол показал магнитную аномалию.
И только произнёс Краюхин эти слова, как с Мареем произошло нечто необычное: он вскочил, раскинул руки и на минуту замер в безмолвном сосредоточении. Годы, наподобие леса закрывавшие горизонты его долгой и трудной жизни, как бы раздвинулись, и он увидел то, что произошло много-много лет тому назад.
…Управитель скита посылает его вместе с артелью монахов в Заболотную тайгу, в вершину речки Кривой. Вместе с ними — высокоярский купец старовер Засипатор Тихомиров. Несколько дней в большой дощатой лодке-завозне продираются они через заросли леса, склонившиеся над руслом капризной извилистой речки. Наконец они добираются до её истока. Она вытекает из кочкастого, заросшего мохнатыми елями болота. В середине этого болота, словно стиснутые каким-то неведомым силачом, возвышаются кремнистые рубцы. Монахи расчищают лес, вырубают корни, потом долго и мучительно рубят неподатливую, пронизанную рыжими камнями землю. В ящиках они тащат эту землю в лодку и плывут назад. А потом управитель посылает его вместе с купцом в Высокоярск. Он сдаёт ящики с каменистой землёй на литейный завод инженеру с немецкой фамилией…