Было такое время, когда о. Исидор собирался в Америку, проповедовать вместе с Епископом Иоанном. Наместник сшил, было, ему даже новую шубу для дальнего путешествия; но почему-то эта поездка не состоялась, и шуба уехала в Америку без своего хозяина. Приблизительно лет через 5 после вступления своего в Параклит о. Исидор осуществляет свое давнее желание, — переехать на Старый Афон. В этом коренном рассаднике монашества он пробыл один год. В тот год старцы-афониты вознамерились однажды водрузить Крест на самой вершине славной горы Афонской: деятельное участие в этом воздвижении Креста Господня принимал и о. Исидор.
Но, за неимением средств приобрести себе келлию, о. Исидору пришлось в скором времени оставить монашеское государство и вернуться на свою родину. Тут он снова поселяется в Параклите, но ненадолго, ибо терпит гонение, клевету и изгнание. Тогда он переселяется в Скит, где и живет до самой своей блаженной кончины безвыездно.
Из событий этого времени можно отметить только назначение о. Исидора духовником для всех иеромонахов, последовавшее после смерти о. Варнавы, в 1906 году.
ГЛАВА 18,
повествующая о блаженной кончине Аввы Исидора
Так протекла тихая жизнь Аввы Исидора. И кончина его была беспримерно тихая. Можно даже думать, что он не умирал, а просто постепенно засыпал; дыхание его делалось слабее и, наконец, вовсе исчезло: дохнул, — и с дыханием отлетела жизнь.
До самой последней минуты своей он не терял обычной веселости и ясного сознания, оставаясь и на смертном одре трезвенным. Даже память его на лица, на имена, на выдержки из духовных стихов, на различные частные обстоятельства различных людей не ослабевала у него. Болезнь его — геморрой, понос и кровотечение — была мучительна, но он никогда никому не жаловался. Когда же спрашивали его о здоровье, то он, с неизменною улыбкою, отвечал: “Ничего, слава Богу, ничего, все хорошо”. Тело его совсем иссохло, руки истаяли и сделались, как плети, обтянутые кожею. Болезнь производила в теле сильные разрушения. Лицо его, обычно довольно полное, сильно исхудало и осунулось, щеки ввалились, нос заострился. Даже улыбнуться под конец у Старца не стало хватать сил. Одни только глаза — ясные глаза светлого Батюшки — сияли, как яркие звезды, — лучезарным удивительным светом. В то время как обессиленное тело Аввы лежало еще в этом мире, глаза его, казалось, светили уже оттуда. Кто сподобился видеть их, тот знает, что есть кончина блаженная.
Началась болезнь Старца давно уже; но со Святой Недели 1907 года она стала более заметной, а с Успеньева дня 1907 года кровотечения настолько усилились, что вынудили Старца прекратить посещения богослужений, кроме как для принятия Св. Тайн.
С Филипповского Поста он слег в постель окончательно, и уже тогда можно было предвидеть смертельный исход болезни. Авва почти ничего не вкушал и от того еще более слабнул. Последнюю же седмицу своей жизни он всего только и принимал немного холодной воды, — с чайной ложки. Остававшиеся дни перед смертию он еще ревностнее и настойчивее учил приходящих к нему, повторяя свои любимые мысли. Чаще всего он повторял уже известную читателю молитву о пяти язвах Спасителя. Постоянно напоминая о бедных, говорил: “Имущий должен подавать неимущему”. Говорил: “Праведник накажет грешника милостию” и “Милующий дает взаймы Богу, а Бог все заплатит”. Начальников просил быть участливыми к бедным и больным, — к духовным и к мирским. Говорил о милости: “Милость хвалится на суде”. Продолжал интересоваться церковным делом; твердил о соединении со старо-католиками, говорил, чтобы не гордились, кто — первый, и опять указывал, что Председательницею на соборе сядет Матерь Божия. Прощался с братнею, с духовными детьми своими. Каждому давал поручения: помогать тому или другому из находившихся на его попечении; просил не забывать бедных, распределял свое скудное имущество, благословлял. Одному дал поручение: разменять рублик на мелочь и раздавать нищим. Видно было, что это прощание с миром очень утомляет его, телом уже полумертвого, но он не хотел прекратить своей последней деятельности.
Когда за три дня до смерти его к нему приехал Епископ Е., его духовный сын, и спрашивал, не боится ли он смерти, то Батюшка с улыбкою отвечал: “Нет, не боюсь, чего ж? Слава Богу — ничего, слава Богу — ничего”, и делал тщательнейшие распоряжения, как бы заботясь не пропустить и малой вещи из своего убожества. Епископу же предлагал выбирать, что угодно ему: дал ему свой посох и полумантию. Хотя уже не двигался, но сам предложил ему: “Давайте, я Вас исповедую”; потом, несмотря на отговоры, исповедовал и, со словами: “Я ухожу”, передал ему свою исповедальную книжку, изорванную и замасленную от долгого употребления. Даже на ложе смерти памятовал Старец, что следует оказать последнюю услугу своему духовному сыну. Вспомнил и говорит келейнику: “У меня там есть шесть картофелин. Раздай их бедным”.