Когда сильно напьешься, протрезветь бывает не так-то легко, но после того, как перебрал азота, приходишь в себя достаточно быстро. Мы всплыли на расстоянии двухсот метров от катера. Заметив нас, капитан развернул катер и направился в нашу сторону. Когда он приблизился, Ямаде уже стало значительно лучше. Мы втащили его на палубу, и минут через пять взгляд его стал осмысленным, он пришел в сознание.
— Ты знаешь, что случилось? — спросил я.
— Я спасен, — сказал он, поводя головой и жмурясь — будто бы только что очнулся от сна.
— А представляешь, каково было тащить тебя, сонного, с глубины в пятьдесят метров?
— Ничего себе, глубоко-то как! Я помню, как спустился на двадцать пять метров, потом из предосторожности несколько раз пытался определить глубину по глубиномеру, по сил у меня уже не хватало. На глубине чуть более двадцати метров я хотел было натянуть резинку ружья, но тут мне вдруг ужасно захотелось спать, и я невольно стал погружаться. При этом было страшно приятно. Как будто бы выпил: хорошо стало, спать захотелось. Вот такое же ощущение — тело будто растворяется. И в то же время кто-то другой внутри меня бодрствовал и повторял: «Спать нельзя! Погибнешь». Но только все без толку. Говорят, что когда замерзаешь зимой, кто-то повторяет тебе: «Не спи! Не спи!» Вот такое же раздвоение и со мной случилось.
Глаза Ямала смотрели теперь совершенно нормально и спокойно — не то что под водой.
— В общем, привиделся мне сон. Будто лежу я на койке в какой-то больнице, пытаюсь встать и уйти, но только встать никак не могу. Говорю себе: надо встать — умрешь, точно умрешь! Но только спать хочется все больше и больше. И вот валяюсь я в постели, в потолок смотрю, думаю: если я сейчас умру, что с моей работой будет? Вот до этого места я запомнил.
Эхара протянул ему стакан сока. Ямада взял стакан и пристально посмотрел на него. Он медленно выцедил сок — будто впервые в жизни пробовал. Потом счастливо рассмеялся — словно что-то важное понял. «Когда Эхара — еще там, под водой — разбудил меня, я понял, что спасен».
— Но ты потом снова отключился! — сказал я.
— Потом я успокоился и заснул на больничной койке.
— В таком случае следующее, что ты должен был увидеть, — машину «скорой помощи», которая везет тебя в другую больницу.
— Благодаря вам я прекрасно спал всю дорогу — с глубины в пятьдесят метров и до борта катера.
После обеда мы выполняли второе за этот день погружение. На сей раз Ямада больше не засыпал в водной постели.
Мы плавали и ныряли все три дня уикэнда. Температура воды значительно опустилась, но рыбы почему-то не было совсем.
Если вдуматься, это было совершенно естественно.
Встречи
Общение с людьми — одна из основных радостей жизни. Но и встреча с животным тоже может оказаться незабываемой. Бывает так, что между человеком и животным возникает глубокая привязанность, однако, в отличие от привязанности между людьми, она либо возникает при необычных обстоятельствах, либо требует значительных затрат времени.
Лучше всего запоминаются не время и не место сами по себе — дело именно в страхе, который преимущественно и остается в памяти. Эффект страха в отношениях между человеком и животным — явление одностороннее, а потому весьма сильнодействующее и практически незабываемое.
Хорошо представляю себе, как может испугать ядовитая змея, но все-таки наиболее естественной представляется мне ситуация, когда животное намного больше вас. Немыслимые для человека размеры и уступающий человеку интеллект производят на нас впечатление некоторого несоответствия.
Всего один раз довелось мне наблюдать кита на близком расстоянии. Это было в заливе Сагами, где довольно много судов.
В середине 60-х годов в Токийском заливе можно было часто наблюдать кита породы сунамэри размером с дельфина, а в соответствующий сезон вместе с приливом в акваторию возле мыса Миура заплывали огромные полосатые марлины.
Это было в канун лета, мы проплывали мимо Манадзуру на обратном пути из Ипатори в Идзу, куда отправились ради купания в горячих источниках.
По заливу Сагами проходила граница фронта летних дождей, небо и море были одного и того же невнятного цвета; дождь то прекращался, то вновь моросил; на море не чувствовалось ни малейшего ветерка, и мы решили пересечь залив на нашей яхте со слабосильным мотором.
В Минуисидзаки, в том месте, где встречались теплое и холодное течения, образовалось скопище мусора, и кит рыскал там в поисках пропитания. Все вокруг было одинаково серым — за исключением черного пятна мусора и черной спины кита. Сначала я принял эту спину за мусор, но когда мы приблизились, стало понятно, что перед нами огромный кит. Он плыл неспешно, мусор обтекал его бока, разноцветные пятна всякой дряни, налипшей на него, намекали на невообразимые размеры подводной части его туши. Время от времени над поверхностью воды показывалась его голова, бесконечно удаленный от нее пространством спины хвостовой плавник то показывался, то исчезал… Кит был намного больше нашей 36-футовой яхты. Ветер был слабым, мы приближались с подветренной стороны. Подойдя поближе, мы услышали, с каким шумом кит поглощает еду, почувствовали запах его тела, пропитанного морем и смрадом.
Мы были молоды и безрассудны, отличались верхоглядством и интересовались только тем, что творится на поверхности моря. Мы выставили багор и приблизились к киту на максимально близкое расстояние. Кит не обращал внимания на то, как мы глазели на него. Он попросту игнорировал нас. Он продолжал в одиночку монотонно поглощать свой обед.
Чем ближе мы подходили, тем более нестерпимой становилась вонь. Для кита мы были всего лишь очередной и малоинтересной порцией мусора, среди которого мы все находились.
Как бы это получше описать? Огромная, отливающая черным ленивая туша как нельзя лучше соответствовала окрашенному в серый цвет миру — кит в одиночку держал этот серый мир на себе. А перед ним находилось наше утлое и ничтожное суденышко, которое не шло ни в какое сравнение с его громадой. Все мы, несколько человек на борту, были потрясены открывшимся нашим глазам зрелищем и, не сговариваясь, вдруг закричали. Но кит не обратил никакого внимания на крики — голоса словно растворились без остатка в огромной мокрой спине.
Дальше я вдруг сделал нечто. Наверное, я сделал это по той же причине, по которой члены команды разразились криками. Я вынес из каюты винтовку 22-го калибра, зарядил ее и выстрелил в находившегося прямо передо мной кита. В этом слегка сумрачном и неподвижном мире звук выстрела мелкашки был похож на сухой щелчок — он был до обидного тих. В следующую секунду, как бы без всякой связи с выстрелом и вроде бы медленно, но на самом деле мгновенно, кит исчез под водой. Он не прыгал, не поднимал брызг… Просто на том месте, где он раньше был, образовался такой же гигантский темно-синий водоворот.
И только тогда я впервые испугался — до дрожи. Кит был под водой, он был больше нашей яхты. Затаив дыхание, мы, оцепенев от ужаса, ждали, что сейчас он ударит по днищу хвостом.
Тот, кого мы видели только что, заставил нас вспомнить о легендарном Моби Дике. Наша яхта была деревянной, в ней было всего тридцать шесть футов, а в ките — больше сорока. Пока мы наблюдали за морем, было чрезвычайно тихо. Ни ветра, ни волн… Над штилевым морем было слышно только наше дыхание.
Дрожа от страха, мы вглядывались в успокаивающийся, исчезающий водоворот и видели — без преувеличения сказать — свою смерть.
Через какое-то время стоявший на носу дежурный закричал, что кит всплыл на поверхность вдалеке, что он видит его хвост. Я тут же направил туда свой бинокль, но ничего не увидел.
Тогда я почувствовал, что угроза для жизни миновала. Не то чтобы я ощутил, что спасся, нет, но у меня было такое чувство, что мне позволили жить дальше.
И на земле тоже мне довелось испытать такое же чувство. Это было через несколько лет после того, как мы повстречались с китом. Я не искал этой встречи, она была чистой случайностью.