Он наверняка промочил заднее сиденье, но было бы жестоко заставлять его, промокшего до нитки, снять свой плащ. Не говоря ни слова, Сиёмидзу включил обогреватель на полную мощность, но в салоне не становилось теплее.
Машин на дороге было мало, и мы доехали до Нихонбаси быстро. Раньше мужчина попросил подбросить его «в район Нихонбаси», и теперь он сказал, что сойдет прямо здесь, у начала моста на проспекте. Он скупо поблагодарил нас и вышел из машины. Дождь все еще лил как из ведра. Куда он пойдет? Здесь не было ни людей, ни автомобилей — только огромные здания вокруг.
Сиёмидзу нажал на акселлератор. Я оглянулся, но через запотевшее заднее стекло ничего не было видно.
Наверное, Сиёмидзу думал о том же самом: «Ты думаешь, он знает, куда ему идти?»
Когда машина остановилась у нужного дома, мы разбудили нашего товарища, который проспал всю дорогу. Выходя на улицу, он сказал: «Что это здесь так мокро? Холодно-то как!»
— Да вот, мы тут подобрали по дороге одного прохожего — он промок насквозь.
— Надо же! А я ничего и не заметил!
Наш товарищ сгорбился и не оборачиваясь побежал к навесу над входом.
По той же самой дороге мы отправились обратно в гостиницу, где нас уже ожидали. Когда проезжали мимо моста, где мы высадили того незнакомца, я обшарил окрестности взглядом, но его не было видно.
На обратном пути все так же шел мокрый снег, «дворники» трудились изо всех сил, но результат их деятельности оставлял желать лучшего.
— Чем вот такое, все-таки я предпочел бы снег, — произнес Сиёмидзу. — Так, как тот тип, под снегом все-таки не промокнешь.
По неведомой мне причине никакого эффекта от обогревателя не наблюдалось.
Мы миновали ворота дворца Акасака, на светофоре перед Гакусюин повернули налево, спустились с холма, и тут фары выхватили нечто справа от дороги. Сначала я подумал, что мне мерещится, но это был человек. Он стоял на том же самом месте, что и незнакомец, которого мы подвезли. Никаких сомнений. То же самое место, тот же самый мужчина… Никакой ошибки. На нем был плащ, и он явно вымок до нитки.
Сиёмидзу нажал на тормоз, но потом вдавил в пол педаль газа и промчался мимо незнакомца. Мы старались не смотреть на него и видели его только краем глаза. Но почему-то мы оба были абсолютно уверены, что это был тот самый мужчина, хотя Сиёмидзу и не остановился, чтобы удостовериться.
Въехав на гостиничную стоянку, мы посмотрели друг другу в глаза, обернулись назад. Тут по неизвестной нам причине заработало отопление.
Я спросил: «Ты уверен?»
— Спрашиваешь, уверен ли я? Мне кажется…
После этих слов Сиёмидзу, будто бы расставшись с чем-то, посмотрел вперед и изо всех сил нажал на клаксон.
Если бы кто-то заглянул в наш номер, он бы услышал: «Холодно. Я имею в виду — на улице холодно. Тому парню было бы приятно переночевать здесь. Выпьем еще по одной?»
Так сказал один из нас — тот, кто держал в руках колоду карт, — смерив взглядом бутылку виски.
На теннисном корте
Солнце светило вовсю, но на корте уже веяло прохладным осенним ветерком.
Я играл с С., которого обычно побеждал, но на сей раз я проиграл ему в двух сетах: 4–6, 3–6.
Мы стояли на террасе возле корта и потягивали коктейль «сандэй».
С. сказал: «Сегодня вы позволили мне выиграть».
«Мне сегодня было как-то не по себе», — ответил я.
— У вас что-то случилось? Что-то не слишком приятное?
Речь С. всегда была чрезвычайно вежливой и несколько напоминала женскую.
Мне не хотелось отвечать, я продолжал стоять, отвернувшись от своего собеседника.
— А, все понятно, наверное, дело в несчастной любви?
Поскольку он был прав, я подумал о С. с еще большей неприязнью.
Как я уже сказал, в манере его речи было что-то женское и слегка писклявое. Он принадлежал к богатой и известной семье, которая когда-то оказалась замешана в незаконных банковских операциях. С. не стал хвататься за первую попавшуюся работу — доходов от недвижимости вполне хватало, чтобы прокормить семью; так что ходить на службу ему было не надо, и его каждый день можно было встретить в клубе. Из-за своего по-женски высокого голоса он производил впечатление богатенького сыночка-идиота. Но иногда выражение лица его менялось, и тогда он представал совсем другим человеком.
Субтильность и манера речи делали его малопривлекательным, но я имел возможность наблюдать, как он переодевался в холле: несмотря на кажущуюся хрупкость, все его тело — вот ведь удивительно! — состояло из одних мускулов. Эти мускулы он накачал в каратэ. По его словам, у него был четвертый дан.
И только когда он говорил о каратэ, его речь переставала походить на женскую.
Я по-прежнему смотрел в сторону, а он, окрыленный победой, несколько раз повторил: «Именно так, именно так».
— Вам известно это ощущение? — спросил я, вовлекаясь в беседу. Мне показалось, что разговор позволит мне рассеяться.
— Да, мне пришлось недавно кое с кем расстаться.
— Так значит, вам все должно быть понятно.
— Разумеется. Именно поэтому вам и теннис стал не мил, — произнес он. — Надо бы выкинуть ее из головы. И чем скорее, тем лучше.
— А с вами такое случалось?
— Конечно.
После этого С. сказал еще что-то, но я промолчал. Мы пересели на стулья. Сощурив глаза, я стал наблюдать за солнечным небом.
Мне неожиданно вспомнилось, что в прошлом году С. частенько приводил с собой высокую девушку — не то чтобы совсем юную, но все-таки она была намного младше его. Она только начинала практиковаться в теннисе, но он проявлял чрезвычайное терпение, проводя с ней на корте вторую половину дня. Когда она уставала, то перемещалась в здание клуба и пила там чай. Он же, чувствуя себя наконец-то свободным, искал себе партнера.
— Женщины все быстро забывают, а мужчине требуется по крайней мере полгода, — сказал С., подняв глаза к небу.
— Неужели полгода?
— Не меньше. И эти полгода тянутся очень долго.
— Может, вы и правы.
— Но человек в конце концов все забывает. А уж когда позабыл, то если даже потом разок и вспомнит, то это уже не страшно.
— Неприятно вспоминать после того, как уже позабыл.
— Ничего страшного. Если уж и вправду позабыл. А вот с моим приятелем такое случилось: женщина его отвергла, а он ее никак позабыть не мог. Через три года она со своим дружком рассталась, а он на ней возьми и женись. Наверное, он счастлив. Мы, правда, вволю над ним поиздевались. Мужчины — они чистые. Намного чище женщин.
— Возможно.
— Женщина ведь что? Она с тобой расстанется, а на следующий день забудет. Вот вроде и нравишься ты ей, но только почему-то вы расстались. А как только новый мужчина появится, она в ту же минуту тебя и позабудет.
— Да, наверное.
— Точно говорю. И сомневаться нечего.
Он сменил позу и резко кивнул. В этот момент его интонация изменилась — стала похожа на ту, с которой он рассказывал про каратэ.
— А потому и мужчина должен постараться женщину поскорее забыть.
Странный у нас разговор вышел…
— Итак, мужчине требуется полгода, а женщине — день?
— Именно так. Абсолютно точно. Все женщины таковы.
— Так вы говорите — полгода? — спросил я, чувствуя, что ему удалось убедить меня.
— Да. Сколько месяцев вам осталось?
Я не стал отвечать — только подумал, что осталось четыре с половиной месяца.
И тут я вдруг почувствовал, как хмель от выпитого после игры разливается по телу.
«Итак, осталось четыре с половиной месяца?» — спросил я сам себя еще раз. Рядом молча сидел мой напарник — казалось, он пытается угадать мои мысли и чего-то ждет.
Я подумал, что со мной рядом находится человек, которого я раньше не считал своим другом. «Нежданно-негаданно…» — сказал я сам себе.
С какого-то корта раздались громкие радостные возгласы — похоже, что там играли микст, и играли долго, а теперь, наконец, партия была завершена.