С линии передовой немец с телефонной сумкой спешил наладить связь: «Хенде хох!» - мы берем его в плен. Он весь в грязи. Пленного доставили к Егорычеву. Постепенно смолкало немецкое орудие. Наши самолеты продолжали беспрестанно бомбить. Партизаны выпустили предупредительные ракеты, чтобы обозначить свое место нахождение: самолет в ответ помахал крыльями, огибая занятую нами территорию.
Приближались две точки: это бежали отступающие фрицы. Что называется, первые ласточки! Оба упали, запнувшись о натянутый провод. Сразу подняли руки.
«Ударный» мотоциклист мотопехоты с офицером в люльке тоже «спотыкнулся», порвав провод. Вильнул рулем и улетел в кювет. Следовавшие за ним мотоциклисты начали тормозить, сворачивать к обочине. Мы, с двух сторон дороги, открыли огонь. Как же хороша моя любимая снайперская винтовка!
Фашисты махали из-за люльки белым платочком, поднимали руки. По дороге приближались фрицы с заранее поднятыми руками! Это они правильно делали! Глядим, один бежит, сломя голову, левую руку поднял, а правую держит на уровне бедра. «Пистолет припрятал», - думаю. Посмотрел в оптику – штаны свои держит! Как, видать, прихватило, так и рванул! Вот такие дела.
Однако и наше положение обострялось. На дороге появился танк. Мчался он с поля боя на полной скорости, мы едва успели попрятаться. Дорога перед заграждениями, контролируемыми Егорычевым с отрядом, была заминирована. Один боец, совсем молодой парнишка, из нашей засады не утерпел, бросил в танк связку гранат. Но танк прогрохотал в стороне от взрыва, прямо по своим солдатам, лежавшим вдоль обочины. Такая ненависть душу рванула к немецкому танкисту: как же так, своих-то?! Звери вы, что ли, совсем?!
И тотчас под танком взорвалась мина. От горящего танка пошел черный дым. С передовой мчались другие фашистские танки. Мы дождались, когда они минуют нас, бросили связки гранат. У заграждения их встречали партизаны с Егорычевым во главе. Танк, шедший последним, развернулся и открыл пулеметный огонь по нашей группе. Пуля рикошетом задела мою каску у виска. Охнул лежащий рядом боец. На меня хлынула его кровь. Пулемётчик в танке палил нещадно, невозможно было даже поднять головы. Раздался взрыв, пулемет замолчал. Это рыжебородый Дудорев своей мощной казачьей рукой метнул связку гранат прямо с опушки леса. Среди потерь нашей группы – был один погибший: молодой парень, видно, сраженный той пулей, которая сделала отметину на моей каске и отскочила ему в прямо сердце. А вот фрицы, лежавшие на обочине без укрытия, полегли почти все: были постреляны из своего же, фашистского, танка, своими, фашистскими, пулями. Они, фрицы, еще ведь поначалу вскакивали, пытаясь объяснить немецким танкистам, что свои: немцы. Пулеметчик их и скосил, как миленьких! Поднялся только один их них: раненый, но живой, в форме рядового Рейха, покачиваясь, дошел до обожжённого немецкого танка и, в ярости, стал бить броню здоровой рукой. В Германию бы этого рядового, пусть расскажет, как фашистские танки давили и расстреливали своих солдат!
- Ладно, хлопчик, не горячись, - подошел к нему рыжебородый казак. – Я по-вашему не шпрехаю, а переводчик бы мне сгодился…
Тем временем на дороге показались немецкие пехотинцы, с автоматами наготове, похоже, не собирающиеся складывать оружие. Вас-то мы, ребята, тут и ждем…
Партизанский отряд Егорычева продолжал бой с врагом.
БОЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.
Советские войска двигались на запад. Отряд Егорычева воссоединился с передовыми частями регулярной Красной Армии. Братанье, пляски! Высоко, без утайки, реяло Красное Знамя!
Я вернулся в свой батальон. Друзья: Николаев, Шагуров, Самарин, другие знакомые бойцы обрадовались мне, как самому родному человеку!
- Спасибо тебе, друг! – остановился и пожал, как равному, руку полковник Беляев: - Твой телефонный разговор на якутском языке здорово помог нам! Ты помог нашей победе!
- Да-а здравствует якутский язык! – крутнул в воздухе пальцами, будто держал бокал, начальник разведки капитан грузин Квирая. – О-объявляю благодарность!
- Занесите его имя на награду! - приказал полковник капитану Квирая.
Братцы-бойцы давай качать меня на руках, будто чемпиона!
Не знаю точно, но, по-моему, у меня текли слезы.