-Хорошо. Человек может одеться в теплую одежду, живет в обогретом доме. А как звери, у них-то одежды нет, они-то как терпят?
-Ты теорию Дарвина изучал? Все живое адаптируется к той среде, в которой обитает. Существуют и разные виды. Вот здесь лошадям нужны конюшни, стойла. Корм: сено, овес. А мне это странно. У нас лошади маленькие, зимой шерстью обрастают, сами по себе пасутся и летом, и зимой, пищу добывают копытами из-под снега. Как и олени. Только олени – ягель, а лошади – траву.
- Как это?! Не может быть?!
-Как не может, когда есть.
-Чудеса какие-то…
Три Николая, который в воображении обошел весь улус, прокатился на бычке, вспомнил также удививший всех, даже местных, случай:
- Зверье, они тоже не безмозглые! Однажды у нас в деревне кто-то взломал склад и разграбил. Исчезли все валенки, шубы, телогрейки: вся теплая одежда! У нас отродясь такого не было, чтобы грабили! Думаем, кто?! С догадок сбились! И что думаешь? Позже охотники нашли все это берлогах медведей, в волчьих логовах! Видишь, как они выживают? Как умеют, так и выживают.
-Что-то пустое ты мелишь, - засомневался Гурьянов. – Они что, медведи и волки, сообща на грабеж ходили?
Но Николаева уже несло:
- А был еще вот какой случай…
-Все, - заткнул уши Гурьянов. – Не надо мне сказки сказывать, у нас под Воронежем тоже волки есть… Но чтоб валенки свиснуть!.. Расскажи лучше, какой у вас язык?
- Язык? – ответил Три Николая. – Красный язык. Могу показать, если хочешь.
И высунул язык, как обычно дразнятся в детстве.
-Я знаю, что язык красного цвета. – Всерьез продолжил восемнадцатилетний Гурьянов. - Я спрашиваю, как вы разговариваете?
- Очень даже просто разговариваем. Воздух так грудью наберешь, и в горло пошлешь, ну, в мороз, конечно, сильно не разговоришься…
- Да нет же, я про то, как произносятся слова, - объяснял, как ему казалось, недопонимающему якуту Гурьянов. – Например, как по-якутски будет слово «корова»?
-Корова…- притворялся непонимающим деревенщиной Три Николая. - Буренка, Белянка, Чернушка, Звоночек… В нашем колхозе была корова по кличке Жук. Не бык, заметь, а корова!
- Я спрашиваю общее название коровы по-якутски? – выходил из себя Гурьянов.
- Понял я, понял. Хомурдуос - Жук - Белянка - Манааччыйа –Чернушка – Харачаас. И так далее.
-Ну ладно, а слово мальчик, как будет по-вашему?
- Мальчик? Допустим, меня в детстве величали Колей.
-Нет, я спрашиваю о другом, - набирался терпения Гурьянов. - Вроде бы, ты хорошо говоришь по-русски. Почему же не понимаешь-то?! Я же не спрашиваю про имена. Ладно. Давай снова. Как по-якутски будет - человек?
-Человек? Ну, если это женщина, то будет…
-Все! – вышел из себя Гурьянов. - Хватит!
Гурьянов на своей лежанке отвернулся к стене. И уже не откликался, если Николаев пытался с ним примирительно заговорить.
Вечером, когда я вернулся, Гурьянов спросил:
-Как по-вашему будет «человек»?
-Киьи.
-Киьи?! Так просто? А Николаев мне лапшу на уши вешал, выходило, что у якутов нет таких слов, а есть только имена… Волки с медведями колхозные валенки воруют! А кони в мороз в поле пасутся, траву из-под снега копытами добывают! Нашел дурака!
- Ну, если волки валенки воруют, то только в человеческом обличье. А насчет якутских лошадок – сущая правда…
В тот вечер мы очень хорошо разговорились с Гурьяновым: по душам. Николаев один, другой раз подходил к нам, но Гурьянов его словно не замечал. Три Николая вздохнул за всех «троих» и до ночи маялся одиночеством при наличии рядом людей.
ОХОТА.
5-ый день мы на передовой. Из якутов в полку остались двое: я и Три Николая. Остальных направили в иные части. Николаев – радист, в другом взводе. Он крепко сдружился с Гурьяновым, простодушным, по-детски искренним воронежским парнем. Наш полк дислоцируется на возвышенной местности, кругом лес. Вдали –река. Враг – тоже на возвышенности. Только там еще и деревенские дома.
Мы ни разу еще не участвовали в боях. Почти не стреляли. Даже толком не видели настоящего фрица. Позавчера я только издалека увидел высокого немца, да и то пленного, которого вели в штаб. С двух сторон ожидание, будто в игре «замри»: кто первым двинется?
Ситуация, будто жернова в мельнице, начинает медленно приходить в движение. Иногда доносились взрывы, вой сирен. Ночью светились и падали ракеты. Где-то вдруг трещал дежурный пулемет и умолкал. Снова тишина. Ракета. Одинокий выстрел. «Врагу - ни минуты покоя, – дал команду полковник Беляев, которая передавалась по цепочке. - Мы должны измотать фашиста, вот такая у нас задача». Скоро снова передали сообщение от полковника: «Плохо работают снайперы, совсем мало убитых фашистов».