После трапезы повели меня в другой дом. Здесь дожидался Фон Рих.
Фон Рюллих: Господин капитан, мы подготовили для него речь на русском языке. Он такой покладистый, со всем соглашается, скажет то, что нам нужно.
Фон Рих, уже по-немецки, назвал меня молодцом. Я улыбался и хлопал глазами, будто ничего не понимал. Капитан, тоже улыбнувшись, добавил, что перед ним совершенный обалдуй.
«ТОВАРИЩИ, Я ЧЕРИН!»
Меня снова куда-то повели. Думал, ну, сейчас усадят перед микрофоном, дадут написанный текст, чтобы я толкнул нужную фашистам речь. Входим в другой дом, и я ожидаю увидеть радийную установку, но вместо этого – опять передо мной стол, накрытый разной едой. Казнь мне они такую решили устроить, что ли? Закормить до смерти! Но якуты много кушать привычные: мороз, иначе замерзнешь! Ем в свое удовольствие!
Фон Рюллих: Послушай господин Черин. У нас тут есть пленные якуты. Скажи для них по радио хорошую речь! Если убедишь их воевать на стороне Германии, будешь жить у нас припеваючи! Пошлем тебя далеко в тыл, а закончится война, поедешь к себе домой. Мы назначим там тебя большим начальником! Понял.
Черин: Моя понимай. Моя говорить радио, и хорошо кушай.
Фон Рюллих: Правильно. А если вздумаешь говорить обратное, то пеняй на себя. Думай, думай, если хочешь, чтоб голова оставалась целой.
Черин: Моя о голову бережет. На войну ехала, железный шапка одела, чтобы голова был цел. Вот моя какой!
Фон Рюллих подал листок с текстом на русском языке, который я и должен буду просчитать по-якутски. Я пробежал его глазами.
Фон Рюллих: Господин Черин, ты запомнил, о чем будешь говорить?
Черин: Якута сюда ходи. Шибко сладко будешь кушай!
Обер-лейтенант похлопал меня по плечу с той же, как была у капитана, довольной улыбкой, которая говорила, что перед ним абсолютный обалдуй.
Вечером приехали на машине к передовой. Пересели в агитационный автомобиль, который под маскировкой стоял в глубокой яме. Только рупор торчал наружу. На весь простор звучали русские народные песни. Затем диктор фон Рюллих зачитал «последние известия» с фронта: выходило, будто доблестная немецкая армия везде побеждает, а Германия в это время живет припеваючи: производство растет, урожаи увеличиваются, товаров и продуктов в магазинах в изобилии.
- А теперь слушайте вашего русского солдата Трофима Иванова. Он перешел к нам добровольно и пользуется всеми благами на равных с солдатами Фюрера. – Произнес фон Рюллих.
Высокий русский солдат сел к микрофону. Я подумал: если этот Трофим начнет агитировать за фашистов, попытаюсь выхватить пистолет из кобуры обер-лейтенанта, пристрелю предателя! Хотя сделать это было непросто: конвоиры держали автоматы наготове
- Товарищи, - начал Тимофей Иванов. Замолчал на миг. – Товарищи, я, русский солдат призываю вас биться с врагами до последней капли крови! Разбейте врага!
Фон Рюллих спешно выключил микрофон, а солдат еще успел крикнуть:
- Наше дело правое, мы победим!
Охранники прочертили его автоматными очередями. Так погиб простой солдат Тимофей Иванов.
-Видел? - фон Рюллих приблизился ко мне почти вплотную, - поступишь, как этот, - обер-лейтенант указал на тело русского солдата, - также погибнешь.
Я силился сохранить широкую, во все лицо, улыбку, которая так понравилась немецким офицерам.
- Не надейся, что можешь прибегнуть к обману. – продолжил обер-летинант. - У нас есть человек, который будет тебя контролировать.
Открылась дверь радиорубки, под напором автоматчика вошел человек азиатской внешности. Мы не были знакомы, но прежде мельком видел его, когда лежал в госпитале. Это был казах. Но даже, если бы я его никогда не встречал, сразу определил бы, что это не якут. Мы оба принадлежим к народу одной этнической группы, в которой казах может понимать речь киргиза или живущего далеко от него, на Волге, татарина. Но якутский язык другие тюркские народы не понимают, потому что якуты, века «отрезанные» от «большой земли» расстоянием и природными условиями, сохранили древнейшее произношение. Казах знал, что не поймет мою речь. Но и фон Рюллих об этом знал. Просто для него, немца, мы были на одно лицо, и он рассчитывал: если передо мной будет азиат, так я приму его за якута.
Уже не приходилось растягивать рот в улыбке: мне и правда было смешно. Теперь уже я думал про обер-лейтенанта: полный обалдуй! Казах улучил момент и едва заметно подмигнул. Язык друг друга нам не понятен, но мы же советские люди!