Сожаления не было, он, настроенный к предстоящему и скорому фронту, не готовился и не думал, что сможет увидеть свой город, дом. Но странное чувство недоумения, жалости, растерянности оставалось. Именно потому они и были, что эшелон волей случая не проскочил мимо, а стоял здесь. Небось стоял час, сколько еще простоит?
Дело же, видимо, затягивалось, наступил вечер и ночь, а потом утро. Никаких команд дано не было. Дважды кормили их щами и пшенной кашей, уже некоторые успели сбегать на станцию, посмотреть и купить семечек. Но никто ничего не знал. Пожалуй, один Гандзюк, неутомимый как радио, продолжал утверждать, что привезли их на парад. Андрей не пошел на станцию, чтоб понапрасну не расстраиваться. Решил для себя, что лучше для него ничего не увидеть, а так и проехать, промахнуть мимо – как не родное. Легче будет оно, спокойнее потом. Решить-то он решил, а сердце тихо прибаливало, щемило.
К обеду следующего дня велели взводу построиться у вагона. Старший сержант Потапенко подал команду:
«Смирно! Равнение на середину!» – и доложил лейтенанту Сергееву о наличном составе.
Лейтенант Сергеев ехал в командирском вагоне. Он был молод, едва ли старше своих красноармейцев, и по молодости улыбчив и добродушен. Он велел стоять вольно. Прошелся вдоль строя и сказал:
– Вот, товарищи, мы прибыли в столицу нашей родины. Находимся мы в пригороде Москвы, но, как вы успели заметить, здесь ходят электрички. Наверное, многие не видели города, хотели бы побывать на Красной площади около Мавзолея Ленина…
– Так точно! Интересно посмотреть! – подал голос Гандзюк, но Потапенко строго взглянул на него и произнес:
– Разговорчики в строю!
– Да ладно, – отмахнулся лейтенант Сергеев и добавил: – В ожидании дальнейших действий и приказов нам разрешено съездить в Москву. Разумеется, в организованном порядке. Какие будут вопросы?
И Потапенко спросил вслед за ним:
– Какие будут вопросы? – но именно с такой интонацией: вопросов быть не могло. Андрей Долгушин подал голос:
– Есть вопрос, товарищ лейтенант. А кто не захочет ехать?
– Как так? – сказал, поворачиваясь, Потапенко. И лейтенант удивился:
– Почему? Вы уже здесь были?
– Я здесь родился, – ответил Долгушин.
– Вот и прекрасно! Вам повезло побывать в своем городе. Я бы вот тоже, перед фронтом мечтал, но… Не судьба, как говорят.
– Мой город – Люберцы, – произнес Долгушин почти виновато. Старший сержант прямо-таки ел его глазами. – Я жил здесь, совсем недалеко.
– Понятно, – произнес лейтенант. – Потом подойдете ко мне. Разойдись!
– Разойдись! – крикнул следом Потапенко и почти без паузы приказал красноармейцу Долгушину подойти к нему.
Но Андрея умело прикрыл Воробьев, который, четко откозыряв, как любил Потапенко, спросил:
– Разрешите обратиться, товарищ старший сержант?
– Ну, давай, давай, – сказал тот. – Чего там сочинил?
– У меня тут родственник, товарищ старший сержант. Проживает в поселке Некрасовка в системе люберецких полей орошения. Орошает, так сказать. Разрешите по этому вопросу обратиться к командиру взвода?
– Не разрешаю, – ответил Потапенко. – Съездим в Москву, там видно будет.
– Слушаюсь – ехать в Москву, – произнес Воробьев.
– Красноармейцу Долгушину тоже передайте мой совет ехать на экскурсию, а не заниматься фантазией.
– Так точно! – подтвердил Воробьев. – Совет начальника – закон для подчиненных!
– Вот и идите, – сказал старший сержант.
– Слушаюсь! – отвечал Воробьев. Все-то выходило у него ловко, быстро. Смотрел в глаза, заученно произносил привычные слова, и только в лице где-то, в губах, во взгляде, таилась вовсе неприметная ухмылка, к которой придраться было никак невозможно.
– 5 -
Стоял теплый день. Около насыпи в луже купались воробьи. В поле за кладбищем сжигали прошлогоднюю траву, и запах дыма доносило до станции. В этот апрельский полдень он казался мирным, почти родным.
Долгушин оглянулся на вагон, откуда смотрели ему вслед друзья, а Воробьев кричал:
– Помни солдатскую геометрию: всякая кривая короче прямой, проходящей мимо начальства!
– Стой! – крикнул маленький Гандзюк и, пошарив по карманам, извлек пачку папирос, наверное, самую большую свою драгоценность. Поглядел на нее и швырнул Андрею. – Держи! Пригодится! – И почти вслед: – В штабе когда будешь, закуришь, вот когда пакет передашь. Мол, мы тоже не лыком шиты, а «Беломор» потягиваем!