А Чемоданчик, зараженный его напускной беспечностью, пошел плясать, его длинные в блестящих сапожках ноги выделывали всякие чудеса, он даже присядку изобразил, и все захлопали!
Смахивая платком пот, он огляделся и, так как снова не увидел Кати, торопливо, несмотря на увещевания Толика, сходил за террасу, где будто бы она должна быть.
Вернулся он расстроенный: оказывается, и там ее нет. Так где же она тогда? Где?
– Может, к кому из подружек побежала? – спросила Зина.
– Подружки? – насторожился Чемоданов. – Какие еще подружки?
– Ну, разные…
Он посмотрел на Зину, на Толика и спросил, мрачнея:
– Вы чего-то от меня скрываете, да? И ты, Толик?
– Я-то при чем? – удивился Толик и даже обиделся. Гитару отложил. А Зина стала утешать Чемоданова, хоть и сама терялась в догадках, куда это сумасшедшая девка могла сгинуть. Но ведь известно, что причины оказываются всегда проще, чем ты можешь себе предположить.
– Василь Василич… – увещевала она и руку погладила ему, чтобы страсти улеглись. – Ну, ей-богу! Ну вышла куда на пять минут, так ты уже в скандал! Как же ты жизнь-то станешь жить? – И гладила, и успокаивала, и ей казалось, что все удалось. – Посиди вот на скамейке, а она придет… Поцелует тебя, вот так… – И Зина поцеловала его в щеку. – И объяснит, и обласкает, и ты поймешь…
Чемоданов кивал головой.
– Ну, Зиночка, ну прости, – повторял. – Ты видишь же, я от Катьки малость поглупел…
– Есть маненько! – протянул Толик без язвительности, и Зина тут на него прикрикнула:
– Помолчи лучше! Спой вот, чтобы все послушали! Когда ты поешь, ты лучше делаешься!
– Ну, ну, – сказал Толик и, подхватывая гитару, кинул взгляд на часы.
Он посмотрел в глубину сада и произнес:
– Романс под названием «Я вспомнил вас и все такое…».
Но запел неожиданное, пронзительное, так что все замолкли, замерев, и стали слушать. «Гори, гори, моя звезда, звезда любви приветная, ты у меня одна заветная, другой не будет никогда…»
Зина поняла сразу, что это про них про обоих с Толиком поет. Прислонясь к его спине, сидела, в это мгновение особенно реально ощущая, что начинается ее новая жизнь.
И Чемоданчик так про себя понял, что Катя его последний лучик в жизни, его звезда, и это про него рассказано… Ах, Толик, сучье вымя, сволочь, но как душу-то рвет!
А вечер, прохладный, чистый апрельский вечер вызвездился, сквозь ветки деревьев, обещая на утро вёдро. Было тихо, так тихо, что и звуки гитары и пение не могли расстроить эту тишину. Легкость в воздухе, спокойствие и одухотворенность разливались, и было ясно, что если господь бог создал все это, то лишь для мира и счастья людей. И то и другое казалось близким, достижимым, и душа трепетала, предчувствуя их, от их скорого наступления.
Они появились, выйдя из подвала, не утаиваясь и не хранясь: Костик и Катя.
Вынырнули из тени дома в свет террасы и попали на глаза всей честной компании, сбившейся вокруг Толика с его гитарой.
Их увидели.
Но первым увидел их Чемоданов.
– Вы сделали это намеренно… Ну, появились перед всеми? – спросила Князева подсудимого.
– Да мы ни от кого не прятались, – отвечал он, глядя в пол.
– Но вы же не могли не понимать, чем это кончится?
– Мы не думали…
– «Мы» – это вы и Катя? А о чем же вы думали?
– Ни о чем.
– Еще бы! – подхватилась Ольга. – Без раздумья опуститься до того… Что опуститься в подвал… Для того…
– Кому спуск, а кому подъем…
Князева повернулась к прокурору:
– Вы что-то сказали? Вадим Петрович?
Он рассеянно вертел бумажку, глядя перед собой.
– Да нет… Вспомнил… фразочку… кому спуск, а кому подъем…
– А при чем тут подвал? – спросила Князева.
Он вскинул на нее глаза.
– А при чем тут вообще подвал? Кто туда спустился, да кто оттуда поднимался? При чем?
Ольга почувствовала укор в его словах.
– Но, Вадим Петрович, – призвала она. – Они же утром только познакомились… А уже вечером это самое…
В зале хохотнули. Прошел легкий смешок.
– Точней! – крикнули. – Что они там делали?
– Может, они яблоки перебирали?
Ольга, не глядя в зал и не слыша его, закончила:
– А если все так будут? Вы понимаете, к чему мы придем?
– Не будет так, – сказал Зелинский, глядя на Князеву. – Не все, как я понимаю, любят настолько, что готовы из-за нее пойти на казнь!
– Куда? – спросила Князева, удивившись.
– На суд… Конечно, – поправился он. – Но не все же, как вы полагаете, Нина Григорьевна?
Та покачала головой:
– Ох, далеко не все.