Рёдер пальцами выудил из мешочка две картофелины. Взял в каждую руку по одной и снова сунул руки в рукавицы. До завтрака сырые картофелины хоть немного разогреются. Тот, кто хочет выжить, должен прежде всего заботиться о своем желудке.
Теперь прямо на юг, чтобы ветер дул в затылок. Вот если бы Плишке сбежал, он бы наверняка долго не продержался, потому что Плишке не владеет собой в смысле еды. Он что найдет, то и слопает, хоть замерзшее, хоть заплесневелое. Помяните мое слово, Плишке еще застрелится. Возможно, он больше смыслил в жизни, чем мы, бродяга, галицийский немец. Одни только австрийцы вообще знали, что это за Галиция такая. В мехах и шкурах Плишке тоже разбирался, как дипломированный скорняк. Каждый год шеф брал Плишке на ярмарки — закупать меха. Возил аж до Лейпцига, а в мирное время даже куда-то в глубь России. Плишке знал, как делают деньги. Только сам их никогда не имел. Теперь мы с ним квиты. Один раз он мог меня продать. И тогда не миновать бы мне тюрьмы и штрафбата. Но он только пригрозил: «Ой, Рёдер, подвинти гайку, не то угодишь под военно-полевой суд». Пригрозил, но не донес. Зато и потрошил меня потом, как рождественского гуся. Ты почему говоришь: спер? Я не спер, а взял у тебя, Рёдер. Ты, поганец этакий, разве не помнишь, что за тобой должок?
Мысли Рёдера побежали по кругу, но теперь в обратную сторону. За эту ночь он уже однажды поминал свои долги, долги, которые складываются из причастности и непричастности. Поминал, по вполне понятной причине считая, что идет в свой последний путь и по непонятной причине тащит за собой пустые санки. А случай с Плишке произошел почти год назад. Им велели доставить из Брянска молодое пополнение. Из Брянска. Свежую кровушку. Числом шестьдесят человек. Салажата еще пылали вдохновением и жаждой подвигов. Сопровождающий их офицер тоже был в России новичком. Он заставил их обоз, состоящий из трех грузовиков, ехать всю ночь напролет. Прямо и неуклонно — через брянские леса. Луна была красивая, как по заказу. И произошло то, о чем господин капитан и слушать не пожелал. Нападение партизан. Пятнадцать убитых. Хотя ничего не скажешь, господин капитан сражался как лев. Сам захватил трех партизан. Карательная группа. Добровольцы — шаг вперед! Салажата прямо дрались за эту честь. Уже занималось утро, когда карательная команда, одинаково чеканя шаг и с одинаковыми лицами, тронулась в путь. Рёдер и Плишке были в числе собравшихся по приказу зрителей. Когда трех захваченных партизан расстреляли, Рёдер сказал Плишке: «А ты видел, как стояли русские?» Плишке притворился, будто не слышит. Но Рёдер не мог молчать о том, что видел.
Их малость познабливало, это так, и они смотрели поверх голов команды с таким выражением, словно хотели сказать: «Ну, стреляйте, чертовы выродки, стреляйте, гады». Так истолковал вслух их молчание Рёдер. Потому что это засело в нем как блуждающий осколок. Будь его сын среди этих салажат, он бы тоже непременно вызвался добровольцем. Он бы выскочил первым. Око за око, зуб за зуб. Так учили его. А если бы самого отца назначили в ту команду, тогда как? Он ведь не отказался бы выполнить приказ… Вот что пришло Рёдеру в голову, когда он тащил через ночь пустые сани, когда у него первый раз в жизни отвратительно заныл мускул, тот самый мускул, на котором подвешено сердце. Сам он такой же выродок, но выродок, который готов умереть, как и положено умирать на рассвете. Он почему-то накрепко вбил себе в голову, что это непременно произойдет на рассвете. И, проникшись столь твердым убеждением, он избрал себе чуждые образцы для подражания. Тех трех партизан. Но воспроизвести в точности их поведение он не сумел. Нервы под конец не выдержали. И он попросил о смерти как о благе. Будет ли это для него счастьем?
Описывая дугу вокруг воющей собаки, Рёдер не был в этом уверен. Вот холодные картофелины в погребе, из которых он две согревал сейчас в руках, — картофелины были счастьем. Счастье — это случайность. А за весь минувший день и за всю ночь ничто не было случайностью. Говорить здесь о случайности неуместно. Столько-то он теперь знал. Ему даже стало как-то неуютно от того, что он теперь так много знает. Но кто не хочет подвести черту, сказал он себе, тот должен разбираться и в тончайших оттенках. Наступит утро, и земля будет твоей. Вот станет светло, и земля будет дальше вращаться вокруг солнца вместе с тобой.