— Вот было бы горе, — говорит она через некоторое время. Ему остается только проглотить сказанное. Она явно глотает проворней. — Еще Ольга Петровна привезла бумажку. С большой круглой печатью соответствующего учреждения. И там написано, что в порядке исключения немецкий военнопленный по имени Мартин Рёдер выделяется в распоряжение совхоза имени Калинина, деревня Александровка, для использования его как специалиста по восстановлению племенного коневодства. Поручителями выступают военветврач Михалков и советская гражданка Кузнецова Ольга Петровна.
От этого приятного известия Рёдер сглатывает засевший в горле комок. Выходит, ветеринар и женщина, которую зовут Ольга, жизнью своей или, по крайней мере, своей репутацией за него поручились. Еще девушка говорит, что по заведенному обычаю выпивку ставит мужчина. Кстати, и у него самого пересохло в горле. Он принесет воды из колодца, чистой, холодной воды. Быстро принесет. Сию же минуту будет обратно. Видишь, Обжора, мой приемный отец, уже становится светло, дело уже проясняется…
Когда Рёдер вернулся с котелком, полным воды, на том месте, где раньше сидела девушка, никого не было. Он услышал, как она смеется в овине. А снаружи, на дощатой двери, смеялись мыши. Длиннохвостый сброд с визгом играл в чехарду и дрался за хлебные крошки. А эта дура еще смеется. Оба толстых ломтя, которые у них оставались, когда Рёдер уходил — мысль о том, как это будет вкусно, если запивать их чистой, холодной водой, окрыляла его, — теперь безвозвратно исчезли. Корзинка с остатками хлеба была спасена, на праздничной скатерти ее не было, не было также и узелка с бельем и одеяла. От злости и разочарования он далее мысленно не поблагодарил девушку. Подхватила корзинку будто сумочку. Ни одна девица не выйдет на прогулку без сумочки. Заслуги в этом никакой нет.
Рёдер положил конец застолью, иначе сказать, он рывком поставил дверь вертикально и перекинул ее на другую сторону. Мышья рать заметалась, заскользила, обратилась в бегство. Кто не успел своевременно встать на все четыре лапки, тот угодил под пресс. А давление на пресс осуществлял голодный всем своим весом, вернее, недовесом, к которому прибавились ярость и гнев. Тамара перестала смеяться. С узелком и корзиной она стояла перед входом в овин. Она видела, как беснуется мужчина, но вмешиваться не стала. Она дала ему отбушевать. На это ушло много времени, слишком много, еще и потому, что перед входом в овин стояла девушка, с корзинкой и узелком, и потому, что в глазах у нее плясали веселые чертики.
Погибли все, — заявила она, когда он наконец спрыгнул с двери. Его ярость отбушевала. Его мужское тщеславие продолжало бурлить.
Бросает хлеб перед дверью, хотя знает, что в доме никого нет.
— Я просто хотела осмотреть наше ложе. Нашу постель. Очень красивое сооружение.
Ей любо ходить по острию ножа.
— Повтори, что ты сказала!
— Чего тут повторять? Я только думаю, что если кто боится мышей и пленных фашистов, а деться ему некуда, тот должен хочешь не хочешь подкармливать малюток, чтобы дружить с ними.
Вот и выглянуло лошадиное копыто. Нечисть, разбойники, казни земные, немцы — все от фашистов.
— Пока ты ходил, вдруг появилась мышка. Потом еще одна, потом еще. Потом нагрянули целые мышиные полчища. И много до омерзения. И тут я испугалась. И пожертвовала мышам свой кусок хлеба. Свой, понимаешь! Бери! Это твой. Хлеб моих соотечественников. От себя оторвали. Ешь, а потом я буду плясать на тебе, как ты — на мышах.
Поди разберись в этих русских. Они разговаривают с тобой, как не по возрасту умные дети. Не встанешь на колени сам, они бросят тебя на обе лопатки. Как во французской борьбе.
— А если я предложу тебе половину моего куска?
— Смотря по тому, как ты это сделаешь.
— Дели сама, Тамара.
С этим предложением она согласилась. Она разломила кусок хлеба. Но всякий раз, когда кто-нибудь ломает хлеб руками, получаются два неравных куска. И всякий раз, когда женщина ломает хлеб для себя и для мужчины, она отдает мужчине больший кусок. Так говорится в календаре для крестьян. Неписаном — на всех языках. Так случилось и на этот раз. Он поднял котелок с чистой колодезной водой и подал ей.
— Чтоб тебе достался хороший муж. Который умеет больше, чем ты знаешь.
Она не торопилась выпить. Она про себя обдумывала тост, не сводя с мужчины пытливого взгляда.
— Не возражаю, — промолвила она наконец. — Такому всегда рады.
Лишь чувствуя на себе ее пытливый взгляд, он сообразил, что его тост носил двусмысленный характер. Что его можно понять как намек на постельные дела. Стоит ли ему из-за этого краснеть? Нет, Рёдер, держись как ни в чем не бывало. Она ответила между прочим, не ломаясь. Она и вообще не ломака. Просто она хотела его смутить. А куда она сунула свое одеяло? Наше ложе! Наша постель. Как ты там все красиво устроил! Ведь не расстелила же она поверх свое одеяло. Впрочем, сейчас посмотрим. Мужчина встал и подошел к двери. Так небрежно, между прочим, что она невольно умолкла.