Как и в Твердыне поход королевы куда-либо не для кого не оставался секретом. Ничего удивитльного не было, что навстречу главе государства при полном параде уже шли главный лекарь лагеря и две очаровательные его помощницы.
— Чего желает, моя королева? Поговорить с раненными? — лекарь подобострастно улыбнулся, низко поклонившись в знак приветствия, а помощницы исполнили книксен. — О! Им, пострадавшим за Ее Величество и свое родное Отечество так необходима поддержка. Думаю после вашего визита многие из лежачих пациентов сразу же станут ходячими! — он едко улыбнулся, обнажив редкие желтые прокуренные зубы. Лекарь был глубоко неприятен Виктория, потому она быстро свернула разговор на нужную ей тему.
— Думаю в ваших руках они поправятся намного быстрее, госопдин главный лекарь. Мне нужен лишь один ваш подопечный, за которым я приказала устроить особый уход…
— Конечно! Конечно! — засуетился лекарь. — Все было исполнено в точности! Господин Алкасар находится в отдельной палатке, под неусыпным контролем одной из сестер милосердия.
— Как он?
— Состояние тяжелое. Сломаны ребра, задето легкое. Думаю он не доживет до утра…
— ЧТО?! — в глазах у королевы Виктории заблистали вспышки молний.
— То есть… Нет… я хотел сказать… Медицина здесь бессильна. Увы, но его спасет лишь только очень сильная магия, как не прискорбно мне это говорить, — добавил лекарь, провожая Викторию до палатки, — при всем моем не принятии волшебства и всего этого чародейства, я готов допустить к больному вашу девочку Орлинку и мага Вольдемара, если это действительно поможет моему пациенту.
За этим разговором лекарь довел королеву до небольшой палатки почти в центре полевого лагеря. Полог был ее немного приоткрыт, но внутри было темно. Увидев недоумевающий взгляд Виктории, лекарь пояснил:
— Пациент спит. Мы дали ему отвар бацивника. Это немного снизило боль.
— Моя королева… — послышался из-за полога слабый голос. Тут же из палатки выскочила сестра милосердия, исполнила положенный по ритуалу книксен.
— Ваше величество, он постоянно зовет вас. Кажется только вы и можете его спасти… Простите мою дерзость.
Виктория решительно шагнула в полумрак палатки. Внутри было теммно. Пахло каким-то лекарствами. И она с трудом разглядел в потемках лежащее на неструганных нарах молодое тело. Алкасар был перевязан свежими бинтами, но и на них выступали капельки крови. Ее резкий запах вдруг отчетливо ударил в нос королеве. Ей захотелось выбежать прочь из палатки, закрыв лицо и нос руками, чтобы никто из ее подданых не видел ее слез. Так бы поступила она еще месяц назад, но не сейчас… Сейчас она была королевой Рура, повелительницей Твердыни и никак не могла себе позволить такую слабость.
— Алкасар! — тихо позвала она, подойдя немного ближе.
Колдун с трудом разлепил глаза и попытался улыбнуться через силу. По резко еще сильнее побледневшему лицу было видно чего это ему стоило.
— Ты пришла, моя королева…
— Да, — не зная что сказать, ответила Виктория, аккуратно присаживаясь на краешек стула подле кровати.
— Я так звал тебя… кажется я ухожу.
— Глупости! Орлинка с ее силой сможет вытащить тебя хоть с того света. Лишь бы ты сам захотел жить!
— Нет… не хочу. Я должен успеть тебе сказать, — слова давались колудун с трудом. Он будто выдавливал из себя по каждому звуку.
— Выздоровеешь, скажешь, — Виктории вдруг захотелось взять его за руку, чтобы хоть как-то передать частицу энергии жизни ему. Мысль о Суворове— отце ее ребенка вдруг оказалась где-то на переферии мозга.
На это пожатие Алкасар в ответ слегка пожал руку королеве. Его ладонь была совершенна холодная, настолько, что первой мыслью было отдернуть руку, но она сдержалась.
— Послушай, Виктория… я всегда тебя любил, любил с самого детства… Я оставил Родину ради тебя. Во имя тебя убил своего брата. Я хочу, чтобы ты знала об этом…
— Не говори так… — на глаза королевы навернулись слезы. Ей почему-то не захотелось их смахивать. Рядом с Алкасаром вдруг появилось желание оставаться такой же шестнадцатилетней девчонкой, которой она в сущность и была, не скрываясь за маску Его Величества. Она заплакала, выливая в этих слезах всю горечь, которая накопилась в ней за месяц войны, а колдун ничего не говорил. Лишь ободряюще жал руку, стараясь улыбнуться.