Глава 10. Без названия
Отзвучали со сцены слова великого классика, полные неподдельного трагизма, медленно ползет плюшевый занавес, но это не конец спектакля – антракт, предстоит смена декораций, и отчасти актеров.
– Фальшивят-с ваши комедианты сегодня Филипп Карлович, Дездемона ровно торговка селедкой на базаре кричит-с, без души играют-с! – выразил неудовольствие толстый и важный господин в модном малиновом фраке своему соседу по ложе, аристократически растягивая слова и добавляя к месту и не к месту непременное "-с", – Сэр Уильям Шекспир-с право слово, был бы недоволен-с эдакой игрой-с!
– Не волнуйтесь ваше сиятельство, сейчас мы быстро все поправим, запоют как надо! – и бывший историк, нашарив рукой скрытую на крючке под портьерой плеть-треххвостку, стремительно кинулся исполнять желание дорогого вельможного гостя, на ходу он выкрикнув дежурившему в коридоре экзекутору, – Арапке тридцать палок, не жалей черномазого придурка, а с этой б… Дунькой я сам расправлюсь!
Хлопнула, точно пистолетный выстрел дверь гримерной, и спустя мгновение маленькое помещение наполнил до отказа истошный женский визг, со своими крепостными актерами, бестолковыми куклами из плоти, "гость из будушего" никогда не церемонился. Но вскоре просто обрабатывать плетью толстый дунькин зад ему надоело, почему бы не совместить приятное с полезным?
– Подмылась ли ты на ночь Дездемона? Сейчас проверю! – старая хохма, времен студенческих любительских спектаклей, здесь в устах Степаныча прозвучала совсем не смешно…
Дуняшку за загривок и мордой в стол, юбки верхние и нижние – не преграда, взлетели наверх точно невесомые лепестки цветка и барин приступил к привычному и весьма приятному занятию. Вся женская крепостная прислуга в его владениях, а равно и "актерки" его домашнего театра давно уже смирились с милыми чудачествами своего господина, и покорно ему отдавались по первому требованию, тех кто дерзнул противиться ожидала очень печальная участь. На ссылке в Сибирь барин уже давно не экономил, как тогда в Москве, а связи в столичной полиции позволяли легко подвести строптивицу под "покушение на жизнь господина", что уже однозначно грозило кнутом, и пожизненной каторгой.