А там как раз царила суматоха, принимали осужденных арестантов, которых пригоняли в Москву из всех северных, северо-западных, западных и многих центральных губерний. Из других в Сибирь гнали через Казань, минуя вторую столицу. Сюда же прибывали с востока и с юга крестьяне, препровождаемые в разных направлениях к своим помещикам, подследственные и беглые "не помнящие родства". Отсюда уходили все этапные партии за "Камень, за Урал, в неведомые холодные дали". В нескольких кузницах, расположенных рядом, острожные кузнецы ловко заковывали и перековывали осужденных и "препровождаемых" кандальников. Тут же цирюльники ржавыми инструментами брили им наполовину головы. Из московских тюрем и полицейских частей на Воробьевы горы привозили или волокли на мешках арестантов, наказанных кнутом, хрипло стонущих или обморочных, накрытых кровавыми кусками холста, прилипавшими к изрубцованным спинам. Зрелище, что называется сугубо на любителя, но не будем забегать, самая поганая экзотика еще ждет впереди.
Народу во дворе было много, в данный момент формировался новый этап, на этот раз из Москвы. Гриша остался снаружи поговорить с местными девками и бабами, а Сашка подался в канцелярию. В толпе зрителей и провожающих преобладали простые люди, и прочая "не аристократическая публика" – войлочные шапки и колпаки, поношенные фуражки и разноцветные головные платки, чуйки и косоворотки, потертые кафтаны, холщовые и кожаные фартуки мастеровых, поношенные башмаки, стоптанные сапоги и лапти. Но пришли и многие москвичи других сословий: видны были лакированные цилиндры, широкополые шляпы, форменные картузы чиновников и военных, разноцветные сюртуки, нарядные платья купчих и мелкопоместных дворянок.
Едва делопроизводитель – коллежский регистратор записал указанные данные в свой гроссбух, как снаружи раздались пронзительные женские и детские крики и скверная ругань, такое впечатление что там что-то случилось, драка не драка, но нечто похожее.
– Помещики за своими приехали, сейчас комедию будут ломать! – объяснил причину возникшего переполоха чиновник и они с Александром вышли наружу посмотреть на бесплатное "представление".
– Руки прочь убери дрянь эдакая! Захочу и заберу, ибо власть от государя императора имею! – орал во всю глотку некий красноносый господин в потертом сюртуке, пытаясь отобрать у ссыльной крестьянки пятилетнего мальчишку, баба однако упиралась изо всех сил и ребенка не отдавала. Народ вокруг, пришедший кто простится, кто подать по давней московской традиции "несчастненьким" милостыню открыто негодовал, многочисленные женщины, жалея мать плакали.
– Они эдак каждый раз соизволят поступать! – регистратор мрачно сплюнул под ноги, ему такое зрелище тоже было неприятно, хоть и насмотрелся всякого непотребства на службе за долгие годы, – Сошлют в Сибирь кого из негодных к работе своих крепостных, а потом приедут сюда и детей ихних изымают, по закону имеют полное право. Народ в столице богатый, глядишь, купцы-староверы шапку по кругу пустят и соберут бабе за дитя рублей под триста серебром и остатняя публика прибавит сотню-другую от себя. Иной барин сюда к этапу прибывает, иной прямо к благодетелям на домы за деньгами едет. У нас эдак целое общество образовалось по откупу таких детишек.
Между тем барин с помощью конвойного солдата сумел успешно отстоять от покушений матери свою малолетнюю "крещеную собственность". Женщина валяется у него в ногах, умоляя отдать ей назад ребенка, но без выкупа господин на такую великую жертву не согласен. Далее все вышло так, как и предсказал чиновник. Пошла чья-то шапка по кругу, люди скидывается, кто десятку, кто по-беднее гривенник, даже Александр с Гришкой уделили толику от своих небольших капиталов на такое благое дело. Довольный жлоб-"предприниматель", распихав по карманам в карманам монеты и ассигнации, швырнул, как ненужную вещь, рыдающей бабе мальчонку: "На тебе дура – подавись!"
– Это еще чего служба, вот при матушке Екатерине единожды разрешили помещикам на каторгу крестьян сдавать в зачет рекрутской квитанции, такой Содом начался… Думали, почитай вся московская губерния, без остатку, на Акатуй и в Нерчинск отправится, хорошо хоть запретили сей безбожный промысел сразу! – поделился невеселыми воспоминаниями чиновник.