Выбрать главу

 – И часто у вас так бывает?  – не смог сдержать удивления при виде столь безобразного торга, задал вопрос Сашка, когда они вернулись в этапную контору.

 – Вот-с имеется запись,  – охотно ответил ему регистратор, посмотрев свои служебные книги,  – 24 числа сего месяца уходила партия: 132 человека каторжане и ссыльные по судебным приговорам и еще 57 крестьяне, которые без суда, из них сорок беспаспортные, следующие к помещикам, а 17 – мужчины, высылаемые по приказам трех помещиц и одного помещика в Сибирь. С ними добровольно следуют семь жен и двое малых детей. А пять жен оторваны от своих дитятей. Они умоляют о милосердии, чтоб отдали им хотя бы самых малых, кои не достигли еще 12 лет. Господам благодетелям удалось выкупить лишь одну девочку 3 лет… уж больно дорого просил хозяин. А в другой партии на той же неделе среди высылаемых в Сибирь по воле господ помещиков было два отрока 9 и 12 лет от роду. Ни начальник тюрьмы, ни начальник конвоя не изъяснили мне, почему столь строго наказаны малолетние, возможно ли это по какому закону, али порядку.

У Александра, когда он вышел из казенного здания, вдруг неожиданно возникло очень сильное желание, хоть кого-нибудь покарать за этот самый "законный порядок".

 – Гриша ты мешок для нашего барахла купил?  – спросил он приятеля, когда выбрался из конторы на свежий воздух.

 – А то как же, как уговаривались!  – ответил тот, действительно для хозяйственных нужд хотели приобрести тару взамен пришедшей в негодность в дороге,  – Ты чего задумал?

 – Да вот хочу этого скота, что ребенка у бабы отнимал, проучить немного! Он никак в трактир побежал?

 – Куда же ему еще деватся, по всему видно зашибает сей дворянчик и крепко!

Двинулись они за этим сальным господином в сюртуке прямо по пятам, нисколько не скрываясь. Как оказалось Григорий ошибся, не в смысле, что "их милость" алкоголик – это за версту видно по лицу, а насчет истинной цели посещения последним питейного заведения. Оказывается все не так просто, друзья пристроились недалеко, за соседним столом благо на них никто внимания не обращал. Рядом беспечно беседовали двое, один – тот самый мелкий помещик, недавно устроивший безобразную сцену на пересыльном пункте, а другой похоже, судя по мундиру – судейский чиновник.

 – Благодарствую Лаврентий Нилыч, без вас мне этого мошенника Тимошку с его бабой и отродьем в дальний путь бы не спровадить.

 – Не жалко вам сударь их, все же тоже люди, тож православные христиане?

 – Оброк не мне год не платил, вишь болен де и работать не может? Ничего в Сибири теперича отработает!  – и обладатель сюртука довольно похлопал себя по тугому карману.  – На нем, на его бабе, да их приплоде почитай целый капитал составил.

 – Долг платежом красен, мне за труды надобно!  – напомнил судейский, и ему уделили с барского плеча пару ассигнаций.

 – Есть у меня еще одна семья. Фроловы прозываются, экие мерзавцы. Батюшка мой покойный изводил их под корень, да извести никак не смог до конца, уж в рекруты парней и мужиков сдавал и ссылал бывало в Сибирь, а все не переводятся…  – продолжил изрядно захмелевший помещик.

 – Как угодно вашей милости,  – чутко уловил пожелание заказчика судейский чиновник, предвкушая очередной жирный куш,  – Желаете негодяев под бунт подвести, с кнутом, клеймением и рванием ноздрей? Но эдак будет дороже, чем просто сослать.

 – Желаю!!! Под бунт! Только сыновей у этого скота сперва в рекруты сдам в следующий набор, а затем пусть под кнутом подыхает, али в Сибири на каторге!  – решился после недолго раздумья сюртук и на его пропитой сальной роже расплылась блаженная улыбка,  – Один черт имение в опеке и этого мужика у меня никто из соседей не укупит, так хоть денег на нем заработаю.

Пока эти двое обсуждали свои "далеко идущие" планы, у Александр прикидывал, где бы сподручнее избить господина "благородного" коммерсанта. Григорий подсказал, что прямо у трактира не стоит, слишком много ненужных свидетелей, несмотря на вечернее время, а значит надо ловить его на одной из боковых улочек.

…………………………………………………

Посиделки закончились и полуштоф в облезлом сюртуке заткнутый человеческою головой вместо пробки вывалился из гостеприимного питейного заведения наружу, а за ним отправились и друзья-приятели, прикидывая дорогой, где бы этого господина сподручнее "проучить". Ему было, по-видимому, лет пятьдесят. Лицо, его не имело ничего особенного: желтое, стекловидное, морщинистое, па подбородке несколько бородавок, которые в медицине называются мышевидными, с рыжими, завившимися в кольцо волосами, какие отпускают па бородавках для счастья дьячки и квартальные. На "благородном" носу небольшой шрам, глаза мутные и серые, волосы – странная вещь, черные, густые, почти без седин, так что их можно было бы назвать даже очень красивыми, если бы картину не портили не две-три небольшие, в грош величины, плешинки, виною которых, очевидно, были не природа и не добрая воля. Между людьми, которых зовут пьющими, и настоящими пьяницами – огромная разница. От первых несет вином только в известных случаях, и запах бывает сносный, даже для некоторых не чуждый приятности: такие люди, будучи большею частию тонкими политиками, знают испытанные средства к отвращению смрадной резкости винного духа и не забывают ими пользоваться. Употребительнейшие из таких средств: гвоздика, чай в нормальном состоянии, гофмановы капли, фиалковый корень, наконец, лук, чеснок. От вторых несет постоянно, хоть бы они неделю не брали в рот капли вина, и запах бывает особенный, даже, если хотите, не запах – как будто вам под нос подставят бочку из-под вина, которая долго была заткнута, и вдруг ототкнут. Господин помещик, фамилию которого Александр так и не узнал никогда, принадлежал ко второй категории и отбивал резкий запах сивухи различными настойками. В любом случае следить за "сюртуком" можно было исключительно посредством обоняния, столь уж резким ароматом от него разило шагов за десять. По-доброму бить морду надо было сразу у кабака, но нижние чины замешкались – все же вторая столица и вот теперь им приходится следить за "энтим распьянущим чортом", как сразу назвал господина помещика Григорий. Сашка спихнул обязанности Пинкертона на приятеля, а сам отдался всецело обозрению Москвы, хоть и вечер начинается, а посмотреть тут было на что.