Кажется, прошло секунд пять, пока Вильгельм колебался, но они ему показались целой вечностью. Стон повторился вместе с мольбой о помощи. Мысленно поторговавшись с самим собой, поругавшись на тяжесть ноши, Вильгельм прошёл несколько метров в сторону, из которой раздавались звуки. Под грудой металла, оставшегося после уничтоженного робота, лежал парень. Он едва заметно открыл глаза, услышав шаги рядом с собой.
— Воды… — пробормотал солдат, протягивая вперёд трясущуюся руку. Его губы потрескались от обезвоживания, на пальцах запеклась кровь. Вильгельм не увидел ран на голове, но было ещё рано говорить о сохранности остального тела. На рукаве порванной майки красовалась знакомая эмблема. Уилл положил бластер на песок и достал из сумки пару капсул с водой. Этот отчаянно нуждающийся в спасении парень был его союзником, поэтому Вильгельм не собирался оставлять его умирать.
Кое-как напоив солдата, он осторожно сдвинул с его тела большие обломки, а после принялся за мелкие трубы. Одна из них придавила ноги парня к земле, не позволяя выбраться. Стоило Вильгельму убрать последний кусок металла в сторону, как раненый закричал от боли.
Оба потратили последние силы, чтобы добраться до своего лагеря. Уилл оставил нового знакомого с медиками, а сам побежал к Коннору, чтобы объяснить, почему нужно незамедлительно отправить кого-нибудь выполнять незавершённое задание. Устав предписывал не оставлять опасное и ценное оружие на поле боя, особенно в непосредственной близости к врагу, но Коннор ни словом не упрекнул друга в просчёте. Для обоих спасение человеческой жизни было важнее. Но другим об этом не стоило знать.
На следующее утро Коннор вызвался вместе с Вильгельмом навестить раненого бойца. Сумати — так он представился — выглядел уже намного лучше. Его вымыли, накормили и наложили гипс на сломанную ногу. Сумати улыбался и шутил, несмотря на то, что ещё вчера был уверен в близости своей смерти. Именно после таких потрясений человек начинает осознавать ценность каждого момента.
И ничто не сближает людей больше, чем совместно пройденные испытания. Сумати ввели регенерирующую инъекцию, которая часто спасала даже в самых безвыходных ситуациях. Последующие четыре месяца в небольшом передвижном лагере солдат каждый день можно было заметить три силуэта, практически всюду следующие друг за другом. Вильгельма бесконечно радовало, что они с Коннорм и Сумати стали так неразлучны. Лишения и повсеместные ужасы войны практически не пугали его, пока он знал, что с друзьями всё в порядке.
Ситуация на фронтовой полосе оставалась неразрешимо напряжённой, пока города изнывали от неудобств, предоставляемых войной. Недовольство зажиточных семей перешло к министерству, которое в прямом обращении потребовало от солдат чётких и быстрых действий. Коннор долго злился из-за этой новости. Он прослужил достаточно долго и мог предположить, что произойдет дальше. «Нас всех отправят в нападение. Не часть, не на определённый объект, а всех доступных людей и пока у нас или у нашего противника не закончатся силы», — объяснил он своё недовольство друзьям.
Коннор оказался прав во всём. Не прошло и недели, как главнокомандующий распорядился вступать в немедленный бой. В лагере осталось лишь несколько медиков и патрульных. Находились солдаты, которые пытались отвлечься от предстоящего ада, но и у них плохо получалось сместить фокус внимания. Даже Коннор, будучи неисправимым оптимистом, молча шёл плечом к плечу с Вильгельмом и Сумати. Уилл плохо представлял, какой именно ужас ждёт их в ближайшие часы — или дни, — но чувствовал висящую в воздухе тяжесть всего мира. Он вспоминал главные события полугода. Воспоминания проносились в его голове с такой торопливостью, словно кто-то выкрутил скорость на максимум. Обнаружив в себе достаточно сил, Вильгельм пошутил о чём-то несущественном. На его счастье, Сумати и Коннор ответили громким смехом, на мгновение забывая о тяжести своего положения.
— Нам стоит выбраться в городской бар после боя, — воодушевлённо предложил Коннор, словно нашёл в этой идее причину для сражения.