Еще одна загадка судьбы!
Прием в партию
5 марта 1942 года, за три дня до ранения, меня в первый раз принимали кандидатом в члены партии. Рассмотрение моего заявления парткомиссией пришлось как раз на момент атаки противника. Все поднялись по команде «В ружье!», и уже на бегу я слышу: «Есть предложение принять». И голоса в ответ: «Принять!» Так я стал кандидатом в члены партии. Но кандидатскую карточку мне вручить тогда не успели.
8 марта пуля меня все же нашла. Но, как видно, она срикошетила обо что-то и попала мне в левую ногу. Прошла вдоль бедра, оставила в кости желобок, по краям которого до сих пор находятся мелкие осколки кости, пробила тазобедренную кость, обошла сустав и застряла повыше колена.
С перевязочного пункта меня повезли в госпиталь. Еду с каким-то мужичком. Он меня обнял, положил на меня руку. Я ему говорю: «Что ты жмешь меня? Мне и так больно!» Потом и сам потерял сознание. Когда нас привезли, оказалось, что обнимавший меня мужичок давно помер и стал уже коченеть.
В госпитале пулю извлекли и показали мне эдакий деформированный девятиграммовый орешек. Как она гуляла во мне и почему не затронула суставы – для меня и врачей до сих пор остается загадкой. Еще одна загадка судьбы!
В госпитале, размещенном в школе поселка Буй, я пролежал около трех месяцев. Помню, как к нам приходили выпускницы десятого класса этой школы. Устроили концерт, танцы. Я, правда, с костылями не танцевал, но другие – ходячие – танцевали. Картина была такая: у каждого раненого рубашка с завязочками, кальсоны с завязочками и тапочки разные. Девчонки приодетые пришли. И вот эти ребята танцуют. Ни в одном кино я такого не видел!..
После госпиталя в июне 1942 года я вернулся на Северо-Западный фронт в 318-й стрелковый полк 241-й стрелковой дивизии, которой командовал легендарный молодой генерал Черняховский. Я видел этого знаменитого генерала. На пути из госпиталя в часть нас остановили два всадника. Один из них – стройный, высокий – спросил, кто мы и куда идем. Мы объяснили, что пополнение. «Ну что ж, это хорошо!» – сказал он и галопом через поле поскакал в деревню. А поле – метров четыреста. И простреливается немцами. Мы поинтересовались, кто этот отважный человек. Сопровождающий с нескрываемой гордостью ответил:
– Да это наш командир дивизии, генерал Черняховский!..
В заградотряде
Вот сейчас очень много пишут о том, что заградотряды расстреливали отступающих. Все это вымысел. Ничего такого я не видел.
Первоначально, поскольку я еще не был готов к бою на передовой, меня отправили в так называемый батальон выздоравливающих. Но и после батальона выздоравливающих такие, как я, были еще не вполне здоровы. Учитывая, что активных наступательных действий не было, меня направили в заградотряд тоже в качестве зам. политрука. Там было где-то человек сорок. Но как только начались боевые действия – а мы были в трех-четырех километрах от передовой, – нас тут же бросили в бой.
В наши обязанности входило патрулирование лесных дорог. Мы непрерывно ходили по двое и, если нам кто-то попадался, проверяли документы.
Никаких расстрелов в заградотряде я не видел. Командование, офицеры и солдаты уже знали, что война – это не только наступление, но и отход. Поэтому расстреливать за отход и создавать для этого специальные заградотряды не было смысла.
Я помню единственный случай, когда командир батальона на моих глазах расстрелял паникера. Дело было так. После боя мы не успели еще создать настоящей линии обороны, то есть не закопались. В это время появились немецкие танки и пехота. Началась паника. Незадолго до этого нам прислали пополнение из Узбекистана. Плохо подготовленные оказались солдаты, паникеры. В первом же бою, увидев движущиеся на нас танки, все эти новобранцы поднялись и побежали сплошной лавиной в тыл. А немцы тем временем расстреливали их из минометов наповал.
Тогда командир батальона встал во весь рост и скомандовал: «Стоять, назад!!!» Те продолжают бежать. Командир вынимает пистолет и на глазах у всех стреляет в одного из паникеров. Остальные сразу остановились и вернулись на свои места.
Этого командира несколько месяцев таскали на расследование, обвиняя в том, что он превысил свои права! Но его и защищали, потому что в той обстановке остановить обезумевших людей было невозможно и они неминуемо были бы все расстреляны немцами. Мы, уже воевавшие бойцы, были на стороне командира батальона: он выстрелил в одного, чтобы спасти многих.