Несколько стабилизировали ситуацию подросшие цены на нефть. Политика накопления ведущими странами «стратегических ресурсных резервов», подняла цены на стратегическое сырье. Свою роль сыграло и урезание нефтяных квот странами ОПЕК. В общем, в России концы с концами сводили, но стабильный экономический и промышленный рост начала двадцать первого века казался недостижим. Господдержка испытывающим сложности стратегическим предприятиям с одной стороны подрывала конкуренцию на внутреннем рынке, создавала чрезмерно зарегулированную, чиновничью модель экономики, но с другой стороны все же поддерживала ее на плаву. Побочным следствием все более значительного вмешательства государства в экономику стал рост чиновничьего аппарата на всех уровнях и лютая коррупция, выросшая, местами, до африканских масштабов. Чиновник в народном сознании стал все больше ассоциироваться с врагом, неким паразитом, высасывающим кровь из людей и жирующим на общем горе.
Тем не менее, страна жила. Люди растили детей, ходили на работу, весело праздновали день рожденья и новый год. Жизнь продолжалась.
При всех проблемах, вызванных затяжным мировым кризисом, общественная жизнь на планете земля сосредотачивалась не только в экономике. В Швейцарии, в Церне, после ряда поломок, запустили, наконец, большой адронный коллайдер. Провели ряд экспериментов. Черной дыры не возникло, провалов во времени тоже. Все было просто и буднично, поставили ряд экспериментов, получили результаты. Никаких сенсаций ученые преподнести не смогли. Базон Хигса не возник, новых частиц открыто не было. Скоро интерес журналистов к этим работам угас, эксперименты стали ставить все реже, тема коллайдера сошла с передовиц газет, оставшись лишь на страницах узкоспециализированных журналов.
Среди ученых, работавших с коллайдером, был молодой русский физик Петр Андреевич Самойленков. Это была в своем роде интересная личность. Первое образование Петр получил, закончив МГУ, факультет вычислительной математики и кибернетики. После этого он стажировался во Франции, где неожиданно для себя увлекся квантовой физикой. Это был, в чем-то, классический пример гения, увлеченного только наукой. В свои тридцать лет Петр оставался девственником и даже не думал об изменении подобного положения. Нет, он был нормальной ориентации, но стройный язык цифр на экране компьютера был интереснее, чем общество длинноногих сокурсниц, на них Петру было банально жаль времени. Деньги его интересовали мало, благо родители его были люди не бедные, да и повышенной стипендии отличника, а потом стажера, на жизнь хватало. Во Франции Петр стал горячим сторонником квантовой теории гравитации. Теория струн и теория петлевой квантовой гравитации занимала все его время, он отчаянно пытался примирить их и связать в единое целое с общей теорией относительности Эйнштейна.
Но была у Петра Андреевича еще одна страсть, конечно вторая после физики, и не требовавшая таких усилий и времени. Он был русским патриотом. Точнее тем видом патриота, который считает русских великим народом, со всех сторон, окруженных врагами, самым страшным из которых является некий «запад». Петр придерживался отнюдь не оригинальной точки зрения, что все прошедшие войны, от вторжения крестоносцев, до второй мирровый войны были лишь попытками «запада» завоевать Россию, направляемые (а кем же еще?) мировым масонско – еврейским заговором. Другие точки зрения его не интересовали. Жизнь во Франции нисколько не поколебала его убеждений, наоборот, он в каждом, ничего не значащем случае видел западное русофобство. Его нелюдимость не позволяла ему заводить друзей, с подругами не ладилось. Это естественно, считал Петр, ведь он же русский. Они его презирают, и только делают дружелюбный вид из-за своей лицемерной политкорректности. Вот вчера симпатичная француженка – коллега по лаборатории, глазки строила. Понятно для чего – хочет сделать вид, что он ей нравится, а потом жестоко его высмеять. Ну, ничего, он, Петр Самойленков, не даст ей такого шанса. Поздно ночью, когда голова пухла от цифр и формул и плохо соображала, он выходил в интернет, заходил на какой-нибудь политический форум, и яростно громил США и мировой сионизм. После этого, уже с чувством выполненного долга, шел спать. Французских и американских коллег по работе Петр презирал, на манер своего любимого классика юмористического жанра, Михаила Задорнова, про себя называя тупыми. Что было отчасти верно, поскольку такого таланта и такой увлеченности физикой как он, никто из них не демонстрировал. Петру, впрочем, хватало ума не показывать свои взгляды коллегам, которые считали его чудаком, но чудаком полезным, работающим и за себя и за других.
Когда Петру исполнилось тридцать лет, его французский шеф, мировое светило в замкнутом мирке специалистов по квантовой физике, получил работу в Церне, в группе ученых при большом адронном коллайдере. Впечатленный работоспособностью и знаниями Петра он, воспользовавшись своими связями, выбил место и пригласил его с собой. Петр согласился. Его задача сводилась к фиксации результатов эксперимента по столкновению частиц и, в последующем, сведением воедино результатов распределенных вычислений в компьютерном центре. Там он и сделал свое открытие. Работая вечерами дома с формулами квантовой теории гравитации и сопоставляя ее с результатами дневной работы с коллайдером, он понял – не исключено, если его выкладки верны, что работа коллайдера меняет гравитацию. Конечно, меняет мало, еле заметно, это видно только по показаниям сенсоров, отслеживающих параметры процесса. Самих сенсоров, настроенных на измерение мельчайших параметров гравитации при коллайдере установлено не было, и эти изменения стало возможным увидеть только при анализе взаимозависимых с гравитацией параметров, снятых с других измерительных приборов. И только Петру, потому что, квантовая теория гравитации в виде уравнений присутствовала в его голове постоянно.
Петр пересчитал все еще раз. Его выводы и данные эксперимента сходились. После этого он, где возможно в рамках его допуска, немного исправил данные отчетов о работе коллайдера, таким образом, чтобы как можно сильнее затруднить любому другому исследователю возможность прийти к тем же выводам. Ученый, требовавший обнародовать свои выводы, вступил в его голове в схватку с патриотом и после недолгой борьбы проиграл. Чтобы «запад» получил столь многообещающие данные? Нет, – сказал себе Петр, такого не будет никогда, это знание принадлежит только Родине.
Прошло два года. Опираясь на данные экспериментов, Петр развил свою теорию и придал ей законченный вид. Получалось, что при сообщении заряженным частицам энергии выше двенадцати тераэлектронвольт и воздействии на них очень сильным магнитным полем, возможно частично нейтрализовать гравитационное поле земли на локальном участке в центре кольца коллайдера. Точнее говоря, это было лишь одно из следствий из гравитационной теории Петра, но оно– то и было самым практически значимым. Эффект уменьшения гравитации, отмеченный при работе с коллайдером в Церне, был очень слабым, на уровне двух тысячных процента от гравитационного поля Земли. Там планировали совсем другой эксперимент, и тонкую настройку коллайдера под эксперименты с гравитацией, подтверждающей теорию Петра, никто, естественно, не делал. Вот если бы коллайдер дали ему – рассуждал Петр, – да настроили по его указаниям, то результат был бы другим. Однако, это было неосуществимо. Никто не стал бы ставить чрезвычайно дорогостоящие эксперименты и менять график работы сложнейшей установки ради прихоти одного из ученых. Посвящать же коллег в суть своих экспериментов Петр не собирался. «Западу» его теория гравитации принадлежать не должна. Ее плодами должна была воспользоваться исключительно Россия. Так, во всяком случае, рассуждал Петр, работая поздним вечером с очередной серией данных.