Я говорю женщине:
— Ваш муж уничтожил два немецких танка прорвавшиеся в тыл к командному пункту дивизии. А там не только генерал был, а еще кое-кто повыше. Они подвиг вашего мужа видели… И не забыли. Теперь ваша дивизия в Германии стоит. Вот вспомнили героя и… — нагибаюсь за чемоданом, кладу его на табуретку и открываю: — Это все вам!
В чемодане — груда банок консервов и цветастые платья. С учетом размеров чемодана и двух пудов его веса груда совсем не маленькой оказалась. Правда, все чуть ли не вперемешку, потому что некогда мне было в чемодане порядок наводить. По тем временам такое богатство — настоящим кладом было, а клады, как известно, всегда в полном беспорядке пребывают.
Сергей встал, к чемодану подошел… Смотрит и молчит.
Жена его растерянно говорит:
— Мы же и не просили ничего…
Понятное дело, что не просили. А объяснить такой огромный подарок тем, что генералы солдатский подвиг вспомнили тоже как-то… ну, не очень правдоподобно.
Взял я из чемодана бутылку французского коньяка и на стол — с вызывающим стуком — бац!.. Потом пару банок консервов рядом положил и свои документы. Я ведь даже не представился, потому что волновался как мальчишка. А волновался, потому что… Хочешь верь, Коля, хочешь — нет, но мне… — «Майор» постучал себя ладонью по лбу. — Мне казалось, что я все вру. Нет, с подвигом Сергея все нормально было, в наградном листе правду, конечно же, написали, а вот со мной что-то явно не то творилось… Стыд жечь начал такой, словно я от хозяев что-то важное скрываю.
Заулыбался я через силу, на коньяк кивнул и говорю:
— Просили — не просили, но гостя встречать нужно.
Сергей на меня глаза поднял… Смотрит, словно спросить что-то хочет, но не решается. Но все-таки улыбнулся в ответ и на стул кивнул:
— Садитесь, пожалуйста…
Пока не выпили по полстакана, я не знал куда руки деть. Потом разговорились… Я Сереге немного о себе, он — о себе… Как доехали? Что видели?.. И, вообще, вы как тут живете?
— Да вроде бы ничего живем, — говорит Серега и на жену кивает: — Вот, у Тани уже все хорошо. Осенью в школу первоклашек учить пойдет, — и тут же повторил мне, как глухому: — все хорошо теперь!..
Я на его жену повнимательнее взглянул… Видно, сильно война ее задела: лицо неподвижное, темное, только бледные щеки высвечиваются. В мою сторону не смотрит. Когда от кухонного стола к печи отошла, лучины для растопки нарезать стала. Руки — дрожат, а губы что-то неслышимое шепчут.
Я про себя думаю: «Что же с этой женщиной раньше было, если теперь все хорошо?..» Не щадила людей война ни на фронте, ни в тылу. И не только пули и осколки людей калечили. Разное было…
Не знаю, может быть, я на Серегу со слишком большим интересом смотрел, вот он меня и спрашивает:
— Расспросить о чем-то хотите?
Он еще фразу закончить не успел, а я ему сразу — «Да!»
Потом поясняю:
— Лагерь в котором вы были… Расскажите о нем, — и дальше тараторю чуть ли не взахлеб: — Понимаете, я последнее время в «Смерше» служил…
Короче, обо всем ему рассказал и даже о Мишке «Вие», но о последнем только вскользь. Мол, информация о восстании в лагере от него к нам попала. Дело уже закрыли, бояться вам нечего, но все-таки я хотел бы понять… Что понять толком так и не сказал.
Сергей спрашивает:
— А другие что говорят?
Я поясняю:
— Нет других… Только вас я нашел.
Серега, конечно, о лагере не сразу рассказывать начал, наверное, не доверял мне или просто ему трудно было начать, но посидели мы еще немного, и он все-таки начал:
— Да, в сущности, все так и было, как вам этот… как его?..
Я подсказываю:
— Мишка «Вий».
— … Как он рассказал. Тут мне особенно и добавить-то нечего. И драка была, и пожар и комиссия из начальников на следующий день приехала.
Меня вдруг какая-то заноза в самое сердце кольнула: выходит, не врал Мишка?!..
Серега продолжает:
— … Мертвую девчонку ту, дочь начальника лагеря, утром возле проволоки нашли, а недалеко, то есть ближе к входу в хозблок — котелок с кашей. Видно, жалостью ее наружу выманили. Имелись среди блатных спецы по такому женскому чувству.
Лежала она на земле как изломанная кукла… Кладов на колени возле дочки стал и руки над ней, словно курица крылья над птенцом растопырил. Когда девочку на руки брал, видно было, что руки у него почти не сгибаются. Нес ее так, что казалось, вот-вот она выскользнет… Через час из барака вышел, глаза — темнее ночи. На плече — автомат и кобура расстегнута.