Позавчера мне исполнилось семнадцать лет и, по меркам родного государства, я стал совершеннолетним. Празднование этого события у меня, сироты, пять лет назад оставшегося без родителей, и проживающего на попечении общины, в батраках у старосты, прошло вполне обычно: распитие самогона на конюшне с товарищами, такими же, как и я, временно подневольными работягами, и здоровый сон. В общем, день как день и прошел он вполне предсказуемо. Мой последний день в родном поселке Лесном, который расположился в лесах неподалеку от хребта Пшаф с одной стороны и городом Горячий Ключ с другой.
Ситуация вышла из под контроля в районе полуночи, когда ко мне в каморку проникла Верка, младшая дочка старосты, крепкая двадцатилетняя деваха, весьма разгульного образа жизни, которую батя никак не мог пристроить замуж. Не сказать, чтоб она была страшненькая или имела какой-то физический недостаток, врать не буду. На вид, Верка вполне нормальная и довольно симпатичная девушка, вот только мужиков любила сверх всякой меры и, наверное, не было в нашем поселке такого представителя сильного пола, с которым бы не провела развеселая старостина дочка ночь. Хм, видать, пришла и моя очередь.
Не зажигая восковой свечи, стоящей в изголовье моего топчанчика, Верка скинула с себя шерстяное платье и залезла ко мне под одеяло. Тело ее было жарким, хотелось обхватить его руками и мять, прикасаться ладонями ко всем манящим выпуклостям, но было как-то боязно. Впрочем, девушка полностью взяла инициативу в свои руки, и у нас все сладилось очень даже удачно, три раза подряд.
Уснули мы в обнимку, а когда рано утром я проснулся, то обнаружил, что надо мной нависают четыре бородатых лица. Одно лицо принадлежало старосте Никите, крепкому дядя с мощными кулаками, местному корольку, а три других, его амбалистым сыновьям: Семену, Игнату и Петру.
— Вставай, зятек, — староста ласково, как родному, улыбнулся мне, и в усмешке обнажил свои желтые прокуренные зубы.
Мне стало не по себе от таких слов, и я оглянулся на Верку, которая показала из под одеяла свою сонную растрепанную мордашку и недоуменно разглядывала отца с братьями.
— Чего это, сразу зять? — попробовал я отмазаться. — Дядя Никита, что за дела? Ты ведь знаешь, я теперь свободен и сам определяю, что мне делать и куда идти? Какой зятек? Ничего не знаю.
— Ах, ты, курвец, — улыбка не покинула старосту и стала еще шире, — мою девочку, цветок нераспустившийся, совратил, а теперь в кусты? Нехорошо так поступать, Сашко, неправильно. Придется тебе на моей дочке жениться. Ты не переживай, свадьбу в три дня сыграем, дом вам выделю, хозяйство какое-никакое, коровку, свинок, и станешь ты справным крестьянином, честным жителем Лесного.
— А если я не соглашусь?
— Тогда назовем тебя насильником и кастрируем, все по закону.
— Папаня, — вклинилась в разговор Верка, — а чего это вы здесь? — как сытая кошка она потянулась всем своим дебелым телом, и ее горячее бедро коснулось моего.
— Да, вот, доча, замуж за Сашку Грамотея тебя выдать хочу. Ты не против?
Верка повернулась ко мне, окинула оценивающим взглядом и, своими словами, подписала мой приговор:
— Нет, не против, справный мужик и мужем хорошим будет. Молод еще, конечно, но это еще и лучше.
— Ну, — староста встал с табуретки, на которой сидел, — раз все согласны, счастья и любви вам, дети мои. Благословляю вас. Совет и любовь, как говорится.
Никита и его сыновья покинули мою комнатку, а я задумался. Да, хитер староста, одним махом два дела делает, дочку беспутную пристраивает и меня, единственного грамотного человека из молодежи, кто в поселке живет, на землю сажает. Зря я с ним на прошлой неделе разговор завел, что в город уйти хочу, ой, зря. Оно-то, конечно, жениться я не против, и хозяйство завести, и дом, и детишки чтоб были, психология деревенская во мне крепкие корни пустила, но в семнадцать лет о свадьбе думать рановато, и не с Веркой мне мое будущее виделось.
Тем временем, дочка старосты потянулась ко мне, поцеловала в губы и, склонив голову на мою грудь, сказала:
— Ты не подумай, Сашка, я тебе верная буду. Ты только будь со мной всегда и ублажай почаще.
— Верунчик, — приподнявшись, взглянул на девушку и спросил: — о чем ты говоришь? Ты мне не нужна, вот и весь сказ.