На бревнах отчетливо просматривались свежие следы гусениц. Сначала Ваня хотел уйти от этих следов куда подальше, но потом, из любопытства, пошел по ним и набрел уже на сам танк. Самый настоящий, с виду абсолютно целый, правда совсем небольшой размерами, да и торчавшая из маленькой башни пушка походила скорей на ручку швабры, а не настоящую пушку.
Люки были открыты, но людей вокруг не наблюдалась.
«Т-60, легкий советский танк…», — машинально определил про себя Иван и немедля стартанул в кусты.
Военфельдшер Курицына метнулась за ним следом, но сразу высунула голову из жимолости и гордо заявила:
— Это наш. Только забыла, как называется. Идем, посмотрим?
— Сиди здесь… — Ваня отдернул ее за ремень назад, перекинул свой автомат вперед и, сделав широкую дугу по лесу, перебежал к танку.
Инстинкт самосохранения трубил тревогу, но его совершенно забивал странный азарт. Иван неожиданно понял, что получает странное удовольствие от своих действий. Он даже почувствовал себя настоящим солдатом в разведке.
Высунув ствол автомата из-за дерева, Ваня немного понаблюдал за танком, а потом, наконец, решившись, вышел на дорогу, заглянул в кормовой люк и тихо поинтересовался:
— Есть кто живой?
Ответа не последовало.
На стук автоматом по броне тоже никто не откликнулся.
Иван еще подождал немного и махнул рукой Маше.
— Здесь никого нет.
Военфельдшер подбежала, опасливо прикоснулась к броне и обрадованно заявила.
— А он теплый! Может в нем заночуем? Холодно же…
Несмотря на теплую пору, в лесу к вечеру действительно сильно похолодало. Военфельдшер Курицына отчетливо постукивала зубами, да и самого Ивана то и дело пробивал озноб.
Ночевать на сырой земле не улыбалось.
Ваня немного подумал и согласно кивнул. Немцы ночью вряд ли будут шастать по болоту, а рано утром можно опять свалить в лес. А чтобы зверье не забралось, надо просто задраить люки.
Курицыну уговаривать не пришлось, она мигом ловко забралась внутрь машины. Ваня пока лез здорово ушиб локоть, но от ругательств воздержался, чтобы не позорится перед девчонкой. Машу он воспринимал именно как девчонку, а не как офицера.
В танке сильно пахло маслом и бензином, но, несмотря на запах, внутри оказалось неожиданно уютно, хотя и очень тесно.
Покрутив головой, Иван нашел панель с тумблерами, по наитию поклацал ими и неожиданно включил внутри свет.
Как выяснилось, экипаж бросил машину с боекомплектом. Под казенной частью пушки в коробе поблескивали снаряды в ленте, а в пулемет был вставлен диск.
Над причинами, почему они так поступили, Ваня не стал задумываться. Всякое в жизни случается. Может сломался или бензин закончился, мало ли чего.
Пошарив еще немного в танке, Иван нашел замасленную телогрейку и сунул ее Маше, устроившейся в кресле механика-водителя. А сам втиснулся в жутко неудобное командирское сиденье в башне.
«Гребаная конструкция… — матерился он, пытаясь устроиться поудобней. — Ни себе ни людям. Неужели нельзя было придумать чего поудобней. И попросторней, мать ее. Как в этой заразе люди воевали? Небось присутствует только кондер, а климат-контроля и в помине нет…»
Через несколько минут он все-таки устроился и, уткнувшись лбом в резиновый валик на прицеле пушки, начал потихоньку дремать.
— У тебя есть кто-нибудь? — неожиданно поинтересовалась Маша сонным голосом. — Ну… ждет тебя кто-нибудь с войны?
— Нет, — честно ответил Иван. Длительными связями с дамским полом он никогда себя не утруждал и больше всего на свете ценил свою личную свободу. Потусить, потрахаться, смотаться куда на курорт — одно дело, жить вместе — ну уж нет. Опять же, спорт почти не оставлял личного времени.
— И у меня нет… — призналась военфельдшер Курицына и уже через пару секунд тихо засопела.
Ваня вздохнул, попробовал подумать о своем будущем в Советском Союзе образца тысяча девятьсот сорок второго года, но тут же выбросил дурные мысли из головы. Даже по начальным прикидкам — ничего хорошего не светило.
«Что я им скажу полезного? — подавленно думал он. — Ни хера же не знаю. А если начну плести о современной политической ситуации в мире и в стране — хер поверят, да еще в психушку упекут, как умалишенного. Прав был Жан Жаныч, лучше молчать в тряпочку…».
В общем, идея сдаться властям и признаться в своем попаданчестве не выдерживала никакой критики.
Науками он всю свою сознательную жизнь показательно пренебрегал, никакой полезной специальности не приобрел. Особыми познаниями в истории тоже не обладал. А точнее, вовсе не обладал.