Эти слова Джорджа Паттона, который отнюдь не склонен был укрываться в тылу, когда вокруг идет стрельба, прозвучали для меня скорее, одобрением, чем упреком.
В своем продвижении на запад дивизия не встретила сильного, сопротивления. Нам .приходилось сражаться с итальянцами, а не с немцами, и задача наша была не
слишком трудной, поскольку итальянцы после кратковременного боя отходили. День за днем повышался боевой дух парашютистов и возрастала их уверенность в своих силах. Вскоре даже в самых опасных местах мне уже не приходилось уговаривать своих солдат продвигаться вперед.
Передовые подразделения теперь не останавливались, попадая под слабый огонь. Блокируя очаги сопротивления противника, они продолжали двигаться вперед. В нескольких километрах от г. Трапани сопротивление итальянцев неожиданно усилилось. По обе стороны дороги начали густо падать снаряды. Находясь в авангарде, я вдруг увидел рядом с собой генерала Максуэлла Тэйлора, командующего артиллерией моей дивизии, Он стоял, спокойно бросая иа разрывы артиллерийских снарядов оценивающие взгляды артиллериста. Одновременно Макс занимал должность заместителя командира дивизии после того, как его предшественник, заместитель командира дивизии генерал Кирекс, пропал без вести ночью в первый день операции, когда наша же артиллерия сбила 23 самолета 504-го парашютного полка. Я считал, что Максу незачем быть в авангарде, так как один снаряд мот поразить нас обоих, и тогда дивизия осталась бы без командира. Поэтому я предложил Максу вернуться в тыл и находиться там, пока я не пошлю за ним. Я говорил с Тэйлором довольно резко, ибо знал, что, не страдая недостатком мужества, он предпочитает находиться на переднем крае. Однако кому-то надо было остаться иа командном пункте, и уж, конечно, сам я не собирался возвращаться. Одна из привилегий командира заключается в том, что он может быть там, где сочтет наиболее целесообразным. Я всегда полагал, что мое место там, где идет самый ожесточенный бой. Г1е вмешиваясь в действия командира, подразделение или часть которого вели бой, я внимательно следил За ходом событий и помогал командиру чем только мог. В данном случае я решил, что лучше всего смогу поддержать подразделение, послав вперед несколько орудий. И вот Макс быстро вернулся назад, попросил у 9-й пехотной дивизии батарею 155-л*,и гаубиц и выдвинул их вперед. Вскоре мы выбили итальянцев с их позиций и двинулись в Трапани.
Гарнизоном этого города командовал итальянский адмирал Манфреди. Бед излишних проволочек он сдал
мне город с 5000 солдат и офицеров. Я отобрал у него шпагу и бинокль — превосходный бинокль, который я впоследствии подарил Марку Кларку. Позднее я вернул адмиралу его шпагу, и этот жест он, видимо, высоко оценил.
Трапани расположен на высоких скалах, нависших над морем. Там находится маяк, который направлял моряков еще во времена Гомера. Задолго до рождества Христова Трапани был греческим аванпостом, а еще до греков служил центром финикийской торговли. Для пас Трапани представлял большую ценность, так как через его гавань мы могли доставлять грузы морем. Было известно, что порт сильно минирован, однако адмирал Ман-фреди весьма решительно и, конечно, по-своему справедливо отказался передать нам план минной обороны. Мы так и не получили этого плана, и я не знаю, с какими трудностями Столкнулись наши моряки, очищая порт от мин.
Передышки между боями часто остаются в памяти солдат дольше, чем воспоминания о самих боях. По-моему, все парашютисты 82-й дивизии вспоминают уход из Трапани с чувством сожаления. Они плавали в голубом море, мылись, чистили одежду и оружие, а изредка выходили на шлюпках принимать капитуляцию небольших итальянских гарнизонов, находившихся на близлежащих островах.
В своем движении на запад дивизия за шесть дней прошла 250 километров и захватила 15 тысяч пленных. Мы передвигались пешком такими темпами, что удивили даже генерала Паттона. В ходе кампании, помню, произошел один инцидент, который позабавил всю дивизию. Когда мы двинулись на Палермо, пришел приказ освободить дороги и пропустить вперед 2-ю бронетанковую дивизию, которая должна была нанести удар по этому крупному городу на северном побережье Сицилии. И вот мы сошли с дороги, а 2-я бронетанковая дивизия с грохотом пронеслась мимо нас в Палермо. Но в городе танкисты встретили не противника, а парашютистов 82-й дивизии. Они уже несколько часов находились в городе и успели вином промыть себе горло. Стоя на тротуарах, они с издевкой аплодировали танкистам. 2-я бронетанковая дивизия, разумеется, была не в восторге от такой встречи. Парашютисты и танкисты обменивались достаточно резкими репликами.
Вся кампания длилась недолго и для 82-й дивизии была больше всего похожа на маневры, чем на настоящую войну, хотя 9-я дивизия Мантона Эдди и 3-я дивизия генерала Траскотта вели довольно упорные бои на северо-востоке. Когда американцы вышли к северному побережью в западной части острова, англичане и канадцы очищали от противника его восточную часть. К концу месяца сопротивление врага было окончательно сломлено. Итальянцы спокойно поглядывали на своих победителей из-за колючей проволоки, за которую они были посажены, а остатки немецких войск поспешно спасались через узкий Мессинский пролив. Битва за Сицилию закончилась. По словам Уинстона Черчилля, война здесь оказалась «не началом конца, а концом начала».
ГЛАВА G
КАТАСТРОФА ПРЕДОТВРАЩЕНА
Трудно представить себе более идеальную погоду для войны, чем та, которая стояла тогда на Сицилии. Мягкая весна легла на землю, как благословение; дни были теплыми и сухими, а ночи приятно прохладными. После африканской раскаленной сковороды эта целительная погода переполняла блаженством парашютистов, которые изнывали от жары в Марокко и Тунисе. Не было почти никаких насекомых, если не считать москитов, но от них нетрудно было спастись. Достаточно натянуть под оливковым деревом противомоскитную сетку, разостлать там постель, и трудно себе представить сон более сладкий, чем в этой древней роще, под убаюкивающее веяние легкого ветерка.
Возбужденная успешным преследованием противника, в конце операции дивизия перешла к преодолению новых препятствий и трудностей, связанных с планированием следующей операции. Выброска в Сицилии дала толчок воображению всех высших командиров. После нее в корпусе и армии начали мечтать о грандиозных планах использования воздушнодесантных войск.
Один план, против которого я резко возражал, предусматривал выброску десанта в районе Рима. В самых высоких инстанциях был разработан план, согласно которому мы должны были попытаться вырвать итальянские войска из-под влияния Муссолини и немцев, а затем использовать их в качестве своего союзника. Вслед за выброской десанта пехотные соединения союзников должны были быстро продвинуться по суше и соединиться с воздушнодесаитной дивизией. Ею могла быть только моя 82-я дивизия.
Этот план казался мне совершенно неразумным. Во-первых, Рим находился за пределами радиуса действия наших истребителей, базировавшихся либо в Африке, либо на Сицилии, и мы оказались бы совершенно беззащитными перед авиацией противника. Нам пришлось бы полагаться только на нашу легкую парашютную артиллерию и на бомбардировщики. Кроме того, в районе Рима у немцев было шесть дивизий — об этом все знали, и я нс сомневался, что наземные войска не успеют вовремя подойти к нам и не допустить истребления нашего десанта немецкими дивизиями. Наконец, я отнюдь не был уверен, что итальянцы смогут обеспечить нас грузовиками, бензином, боеприпасами и продовольствием, пока к нам не пробьются наши войска.
Помню, как-то ночью в оливковой роще на Сицилии я и начальник штаба Беделл Смит пели переговоры с итальянскими военными представителями. Чувствовалось, что они боятся немцев и не смогут или не захотят выполнить те обязательства, которые сейчас берут на себя.
Несмотря на все мои пылкие возражения, разработка планов десанта продолжалась. Я чувствовал себя несчастнейшим человеком. Мне оставалось либо молча согласиться с тактическим планом, который я считал в корне неверным и осуществление которого, на мой взгляд, привело бы к разгрому 82-й дивизии, либо изложить свою точку зрения высшим инстанциям, видимо, уверенным в том, что выброска оправдает себя.