Во исполнение этих указаний я отдал несколько распоряжений. Однако мысли мои занимал один вопрос. Во всей этой суматохе, поднятой вокруг немецкого наступления и наших оборонительных мероприятий, самой необходимой, на мой взгляд, была подготовка плана нанесения сильного контрудара к тому моменту, когда прорыв немцев будет ликвидирован. В то тяжелое время едва ли кто-нибудь думал о наступлении. Однако мои соображения были просты: если человек неожиданным ударом сбивает вас с ног, вы должны немедленно вскочить и перейти в контрнаступление — иначе вы побеждены.
Как только мок приказы были разосланы, я отправился в районы расположения IQl-й и 82-й дивизий. 82-я дивизия уже выступила, а последние подразделения 101-й дивизии покидали свой район. Выждав, когда отправился последний батальон, я выехал сам. Поездка была не из приятных. Нам удалось добыть несколько древних крытых грузовиков военного образца. Сквозь моросящий холодный дождь и густой туман, плотный, как дым, ничего не было видно. В любую минуту мы могли наткнуться на немецкий патруль.
Впрочем, нам угрожала еще большая опасность, чем встреча с немцами,— опасность самим наскочить на тяжелые грузовики дивизии, двигавшиеся по той же дороге. Обычно я чувствую' себя в машине довольно спокойно, но после того как мы несколько раз чуть не врезались в то и дело останавливавшиеся грузовики, мне стало немного не по себе.
— Что с тобой, сынок? — спросил я водителя.—Ты плохо водишь?
— Да, генерал, неважно,—ответил он.
Поменявшись с ним местом, я сам сел за руль, и мы поползли дальше сквозь туман и дождь.
К сумеркам мы добрались до командного пункта командира 8-го корпуса генерала Мидлтона. Обстановка в его шгабе была еще мрачнее, чем туман на улице. Но в этом ни в коем случае нельзя винить генерала Мидлтона — прекрасного солдата, отлично показавшего себя в двух войнах. Во время войны тревожнее всего полное отсутствие сведений об обстановке. Генерал Мидлтон знал, что часть его подразделений смята и что немцы пробили на его участке фронта большую брешь. Но так как связь штаба с передовыми частями была почти полностью прервана, генерал понятия не имел, где находятся его войска, где немецкие и откуда надо ждать нового удара.
Разговор с Мидлтоном мы закончили глубокой ночью. Поскольку в лесу были немцы, я решил, что до рассвета не имеет смысла продвигаться вперед. Развернув на полу затемненного командного пункта свой спальный мешок, я забрался в него и заснул. Проснулся я задолго до рассвета и, проходя через темный коридор умываться, наткнулся на группу людей. Впервые за всю войну я услышал разговора подобного которому мне еще не доводилось слышать. Кто-то произнес с тревогой в голосе:
— Черт возьми, пора выбираться отсюда!
— Не выйдет,— ответил другой*-* ведь они окружили нас.
Испуганный, возбужденный тон этих голосов поразил меня сильнее самих слов. Я был настроен иначе: парашютисты привыкли сражаться в окружении. Спокойно почистив зубы и побрившись, я почувствовал уверенность, что мы преодолеем любые опасности, какие бы ни принес этот холодный серый день.
Я собрал свою небольшую группу, и вскоре мы выехали, продвигаясь вслепую все на тех же проклятых грузовиках.
Когда мы уже отправлялись, я получил приказание перебросить 101-ю дивизию к Бастони. 82-я дивизия должна была продолжать движение к Вербомону. Я передал это распоряжение генералу Тони Мак-Одиффу, который временно командовал 101-й дивизией, так как генерал Тэйлор по моему указанию выехал в США для переговоров с генералом Маршаллом по ряду вопросов, касавшихся воздушнодесантных войск.
Читая приказание, я испытывал горькое сожаление. По-видимому, то же самое чувствовал и Тони. Ведь 82-я и 101-я дивизии уже давно сроднились: плечом к плечу сражались они в Нормандии, великолепно знали и глубоко уважали друг друга. Теперь они должны были расстаться: 101-я дивизия примет участие в славных боях за Бастонь, 82-я — в боях менее известных, но столь же ожесточенных.
На дороге мы вскоре наткнулись на пробку, созданную длинной колонной десятитонных грузовиков 101-й дивизии. Отыскивая другой путь, мы обнаружили, что можем ехать по одной из двух проселочных дорог, ведущих к Вербомону. Я выбрал ту, которая шла через Марш. Само провидение заставило меня выбрать именно ее. Оказывается, другая дорога была занята большими ситами немцев, и если бы мы двинулись по ней, нашему каравану из двух «седанов» пришлось бы пробиваться через две немецкие дивизии.
Гейвина я нашел в Вербомоне, который оказался вовсе не городом, а небольшой фермой с единственным двухэтажным домиком на заброшенном перекрестке дорог. К этому времени сюда подошел только один батальон 82-й дивизии. Остальные ее части и подразделения мучились на дорогах, продвигаясь настолько быстро, насколько позволяли туман и грязь. С присущей ему инициативой Гейвин выслал вперед дозоры, чтобы определить положение противника, который, как нам было известно, наступал где-то в стороне.
Постепенно начали прибывать другие части дивизии. Свой передовой командный пункт я расположил в фермерском доме, откуда и руководил боем в течение последующих пяти-шести дней. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь другой командный пункт корпуса действовал в пределах столь ограниченной территории, но другого выхода у мае не было.
82-я дивизия прибывала батальон за батальоном, и каждое подразделение сразу вступало в бой. Нам пред-' стояло одной этой дивизией закрыть брешь на фронте протяжением свыше 20 километров, и я очень обрадо-
вался, когда для ликвидации прорыва мне было придано такое отличное соединение, как 3-я бронетанковая дивизия. Она была еще далеко, и проходили только ее отдельные части. Крайне нуждаясь в немедленном установлении связи с передовыми подразделениями этой дивизии, я решил ночью выехать на поиски их и быстро добрался до Тьё — довольно большого бельгийского городка. Он казался вымершим. Когда я бродил по его темным улицам, чтобы у кого-нибудь расспросить о дороге, я заметил полоску света, пробивавшуюся сквозь щель в двери. Я осторо?кно подошел к ней, допуская, что могу наткнуться на немцев, ню, к своей радости, обнаружил шесть американских солдат с треугольными нашивками 3-й бронетанковой дивизии.
Они были из взвода разведки, заблудились и теперь сами старались определить свое местонахождение по карте. Но они знали дорогу, по которой двигалась их дивизия, и помогли мне найти одно из боевых командований 20 дивизии.
Командиром дивизии был генерал Морис Роуз — один из самых отважных солдат, каких я когда-либо встречал. Позднее он погиб в бою. Рассказывают, что этот храбрый офицер на своем виллисе вырвался далеко вперед и наскочил на колонну немецких танков. Как нам сообщили, он был коварно убит немцами. Позднее немцы утверждали, что они приказали ему поднять руки вверх, и когда он уже готов был подчиниться, один нз водителей, решив, что он потянулся за пистолетом, в упор застрелил его.
Постепенно вводя в бой все новые и новые части, мы, наконец, сумели заткнуть широкую брешь на своем участке фронта, и мало-помалу стремительное продвижение немцев стало замедляться. Сражение происходило в очень трудных условиях. Температура воздуха упала до 23—26° ниже нуля по Цельсию. Эти бои уже стали достоянием истории, и я не хочу сейчас углубляться в их детали. Скажу лишь, что тяжелые бои не прекращались
1 В целях достижения гибкости и надежности управления, а также организации взаимодействия с другими родами войск на поле боя бронетанковая дивизия армии США делится на три боевых командования (Combat Command) — «А», «В», «С»,— которые предусмотрены штатами дивизии. Состав боевых командований дивизий зависит от задач и обстановки {Прим ред)
в течение шести недель, и одно время под моим командованием находилось шесть дивизий, насчитывавших 97 тысяч солдат.
Мне хотелось бы рассказать здесь о нескольких случаях, которые произошли со мной во время этих боев
Однажды я был в расположении 30-й дивизии в районе Мальмеди в холмистой местности, покрытой лесом Снег был по колено на ровных местах и по пояс в ложбинах. Дивизия наступала. Один из ее батальонов встретил упорное сопротивление противника Наступление при-. остановилось, и я направился посмотреть, что нужно сделать для его возобновления. Я шел через лес к одному из взводов, где, как мне сказали, находился командир батальона. Вдруг я услышал страшный грохот и всего метрах в 15 за своей спиной увидел что-то вроде легкого танка с большой черной свастикой на боку. Я был один, мой ординарец куда-то пропал, Действовать нужно немедленно и решительно, иначе через две секунды я буду мертв. Быстро повернувшись, я выпустил из своего Спрингфильда 20 пять пуль прямо в свастику. Танк прошел еще метров 15, как-то странно дернулся и остановился. Тут только я разглядел, что это не танк, а немецкое самоходное орудие. Бросившись в снег, я быстро пополз в сторону, благодаря бога за то, что догадался зарядить свой Сприигфильд бронебойными патронами. Вероятно, Сприигфильд старомоден, но я люблю его. С ним я вырос и всегда ношу его с собой — ведь Спрингфильдом я могу действовать почти автоматически, а с новым М-1 я как-то не уверен в себе. Сприигфильд я могу разобрать и собрать в темноте и везде чувствую себя с ним как дома.