— Ну, Док, в чем дело? — спросил я, уверенный, что случилась какая-то неприятность.
Он протянул мне бумагу.
— Я не хотел вам показывать,— сказал он,— она уже несколько дней у меня.
И я прочитал директиву министра обороны Джонсона, категорически запрещающую перевозку, семей военнослужащих по воздуху.
Это известие крайне разочаровало меня, потому что, прилетев домой на самолете, я еще имел бы время ненадолго съездить в Сан-Диего повидаться с матерью, представить ей Пении, показать нового внука. Теперь я лишился этой возможности.
Итак, нам пришлось изменить все свои планы. Благодаря любезности администрации зоны канала мы полу-чили отдельную каюту на пароходе, который должен был отойти довольно’скоро. Нельзя сказать, чтобы меня обрадовала такая перемена, но все же я нс очень расстроился. За свою мггоголегнюю службу в армии я привык ко всяким неожиданностям и в военное, и в мирное время.
Пении спокойно встретила эту новость. На мой взгляд, одной из самых замечательных сторон нашей армейской семейной жизни является та легкость, с какой жены и дети военных воспринимают превратности судьбы. В девяти случаях из десяти па долю жен приходится больше неприятностей и хлопот, чем на долю мужей. Приходится отрывать детей от занятий среди учебного года и везти через всю страну, а то и на другой континент, в новое, совершенно незнакомое им место. Надо в кратчайший срок упаковать и погрузить на пароход обстановку и каждый раз занозо устраивать домашнее хозяйство в самых отдаленных уголках света. Дорогие сердцу сувениры, которые так любят собирать семьи военных, теряются и ломаются при перевозке (старая армейская поговорка говорит, что три переезда приносят больше ущерба, чем пожар). Такая цыганская жизнь Требует особого склада характера. Наши жены и дети мужественно и бодро переносят все трудности, и это -одна из самых светлых сторон армейской семейной жизни. Особенно хорошо приспосабливаются дети. Мой сын Матти в свои шесть с половиной лет успел сменить дюжину домов и гостиниц в Панаме, Соединенных Штатах, Японии и Франции. Няни учили его болтать по-японски, пр-фрапцузски, по-немецки; все эти языки он 'быстро схватывал и так же быстро забывал). И все же он не страдал от неожиданных переездов, выпадавших на его долю. Наоборот, он даже немного гордился тем, что так много ездит. Не так давно в Вашингтоне, когда он возвращался в гостиницу с прогулки, лифтер спросил его:
— Эй, малыш, где ты-был?
— Я? — отвечал Мэтти.— О, я был везде.
Мы прибыли в Нью-Йорк 34 сентября и поездом отправились в Вашингтон. В тот же день я явился в Пентагон. Меня немедленно усадили за работу—таков уж мой несчастный удел, особенно когда дело касается службы в Вашингтоне. И более пяти лет, вплоть до моей отставки в июне прошлого *\)да, я: работал, не зная отдыха.
И*
ГЛАВА 22
ВОЙНА К КО РЕК
Возвратившись из Панамы, я лочти девять месяцев, не разгибаясь, работал в Пентагоне. Как раз в это время военные деятели испытывали серьезное беспокойство в связи с тем, что после окончания второй мировой войны широко распространилось следующее убеждение — в армиях будущего пехота займет второстепенное место. Это убеждение складывалось под влиянием двух факторов: горячего желания сократить военные расходы страны и ошибочного мнения, что атомная бомба может решить исход войны.
Эти взгляды сильно отразились на размещении наших войск во всем мире и особенно на Дальнем Востоке, где наши контингенты были крайне ограничены. По распоряжению свыше мы по существу искалечили свои сухопутные силы* Они несли там чисто оккупационную службу, действуя главным образом в роли полицейских, а не солдат. Даже боевой подготовкой они не занимались, так как она помешала бы им выполнять полицейские функции. Они не были подготовлены к войне ни духовно, ни физически, за исключением немногих кадровых офицеров и сержантов, которые в душе всегда готовы к бою.
Проводя навязанный нам министром обороны Льюисом Джонсоном режим экономии, мы сократили количество батальонов в пехотных полках с трех до двух. Количество огневых батарей в артиллерийских дивизионах также было сокращено с трех до двух. "Йз пехотных полков и дивизий были изъяты и поставлены па консервацию все средние танки — отчасти потому, что они не требовались для несения полицейской службы, но в основном из-за того, что при передвижении по японским дорогам они ломали мосты. И вот, когда разразилась Корейская война, она застала нас врасплох. Трудно найти оправдание- столь позорной небрежности.
Именно горький урок, полученный нами в Корее и стоивший нам столько крови и такого ущерба национальному престижу, впоследствии заставил меня на посту начальника штаба армии страстно протестовать против «экономии», которая могла вновь привести нашу армию в то же полуОеспомощное состояние. Когда от меня потребовали урезать штаты воинских частей в Корее, я послал Вилтону письменное донесение, в котором заявил, что любое сокращение такою рода будет сделано только после получения копосрсдствегшого приказа от компетентных властей.
Начало этой войны было для меня полной неожиданностью, так же как и для всех наших военнослужащих от Сеула до Вашингтона. 21 июня я'впервые оторвался от письменного стола гг, взяв с собой жену, отправился в инспекционную поездку по штату Пенсильвания. Я прекрасно освежился, проведя весь день в поле с войсками, а вечер в обществе губернатора Даффа и офицеров 28-й дивизии национальной гвардии штата Пенсильвания. Обедали мы в Гаррисберге и вернулись довольно поздно, часов около одиннадцати.
Часа в два ночи, а то и позже, меня разбудили настойчивые телефонные звонки. Начальник разведывательного отдела сообщал мне из Вашингтона, что ее?е-рохорейцы только что пересекли 38-ю параллель.26 Я выяснил кое-какие подробности, которые он мог мне сообщить, повесил трубку и повернулся к жене.
— Ну, вот и кончился наш спокойный и радостный отдых,— сказал я.
В эту ночь мы больше не уснули. Уложив вещи, мы выпили по чашке кофе и, едва начало светать, были уже на пути в Вашингтон.
Когда я услышал о Корее, у меня, конечно, сразу промелькнула мысль, что это начало третьей мировой войны. Несколько месяцев назад был подписан китайско-советский договор, и мне казалось, что начинается новый Армагедан — последнее великое сражение между Востоком и Западом.
Утром я прибыл в Вашингтон. От генерала Макартура непрерывно поступали донесения, а к нему от Объединенного комитета начальников штабов шел обратный поток телеграмм. Помню, как я переживал, узнав, что в высших кругах надеялись с помощью одной только авиации и флота остановить дальнейшее развитие событий. Я стоял рядом с генералом Брэдли у телеграфного аппарата, когда была отправлена директива, санкционирующая использование военно-воздушных и военно-морских сил для 'Прикрытия эвакуации американских граждан из районов Сеула и Инчхона, и спросил его, умышленно ли исключается участие сухопутных войск в корейских событиях. Он ответил утвердительно,
Но так продолжалось недолго. Вскоре пришлось прибегнуть к единственному средству — ввести в действие полки неполного состава, расположенные в Японии, эти полицейские войска, совершенно не подготовленные к боевым действиям.
Этот факт тоже следует внести в книгу истории, где навечно запечатлеваются ошибки людей. Вся новейшая военная история полна записей q подобных неудачах, вызываемых тем, что страна возлагает все надежды на один род оружия и слишком поздно начинает понимать свою ошибку. Смысл этого печального урока ясен, но мы его еще до сих пор не усвоили, ибо многие политические лидеры и даже военные тщетно надеются обеспечить оборону наиболее легкими и дешевыми путями.
Неудачи и успехи первых Дней корейского Конфликта до сих пор не изгладились из моей памяти. Мы отходили медленно, с упорными боями, но в конце концов занимаемый нами на всем полуострове район так сократился, что на военной карте его можно было закрыть ладонью. Нельзя забыть и блестящий прорыв, и высадку морского десанта, сокрушившего северокорейские армии