В течение трех дней я объезжал фронт и беседовал с командирами частей, непосредственно соприкасавшихся с противником за р. Ханган. Я ездил в открытом виллисе и не разрешил бы пн одной машине с поднятым тентом появиться в районе передовых позиций. Езда в закрытой машине по району боевых действий вызывает ложное ощущение безопасности. Кроме того, я придерживался, может быть, старомодного мнения, что боевой дух солдат поднимается, когда они видят рядом с собой «старика», который в снег, дождь и грязь делит с ними тяготы солдатской жизни. Во время поездки я чертовски продрог. На голове у меня была только легкая, без наушников и меховой подкладки, фуражка, которую я носил в Европе, а на руках обычные штатские перчатки. Наконец, один сердобольный майор где-то раскопал для меня меховую шапку и пару теплых рукавиц. Я не могу сейчас вспомнить фамилии майора, но никогда не забуду его любезности.
Должен откровенно признаться, что состояние боевого духа 8-й армии вызвало у меня глубокое беспокойство. Неуверенность, нервозность, склонность к мрачным предчувствиям и опасениям за будущее сразу бросилась мне в глаза. Многие солдаты на все смотрели косо. Для этого имелись достаточные основания. К моему приезду на передовых позициях было только три из семи американских дивизий. 24-я и 25-н, укомплектованные примерно па две трети, находились в соприкосновении с противником. 1-я кавалерийская дивизия27, тоже далеко не полного состава, прикрывала тыл. 2-я дивизия, все еще небоеспособная, реорганизовывалась и пополнялась на •
самом к>ге полуострова. 1*я дивизия морской пехоты тоЛько что прибыла на южное побережье, в район Ма-сана, а 3-я и 7-я дивизии, потрепанные на севере, все еще двигались на юг морским путем.
Сначала я побывал в дивизиях, занимавших оборону за Ханганом. И моей первой задачей было внушить их командирам ту уверенность, которую испытывал я сам. г В глубине души я был убежден, что нам надо только взять себя в руки, учесть свои возможности и полностью использовать их. Если нам это удастся, то мы сможем резко изменить ход войны и разгромить азиатские орды. Вступив в командование, я сразу же почувствовал, что •наши войска потеряли уверенность в своих силах. Я читал это в глазах солдат и офицеров, в самой их походке. Командиры были молчаливы, разговаривали неохотно, и •мне приходилось буквально вытягивать у них необходимые мне сведения. Совершенно не чувствовалось той живости, того наступательного порыва, которые свойственны войскам, обладающим высоким боевым духом.
, Утратив свой наступательный порыв, лишившись своего боевого духа, они, казалось, забыли и о многих основных и неизменных принципах ведения войны. Войсковая разведка работала из рук вон плохо. Сведения о расположении и силах противника были совершенно недостаточными. Есть два вида съедений, без которых не может обойтись ни один командир. Это сведения о про-, тнвнике, доставляемые войсковой разведкой, и сведения о местности. Я говорил командирам, что, еще изучая азы военного дела, я усвоил, как, вероятно, и они сами, что первым правилом ведения военных действий является установление соприкосновения с противником. Раз такое соприкосновение установлено, его нельзя терять. Надо держаться за противника бульдожьей хваткой. В данном случае противник располагался непосредственно против нас, но мы не знали пи его численности, ни его точного расположения,
Я приказал немедленно организовать энергичную и активную разведку вдоль всей нашей'линии обороны, растянувшейся на 2\5 километров. Мы должны искать противника и энергично воздействовать на него до тех пор, пока он не обнаружит свои позиции и силы. В то же время я приказал всем частям приложить максимум усилий, чтобы убить или взять в плен хотя бы нескольких
■Ч
'..
красных разведчиков, которые каждую ночь прокрадывались через наши позиции.
Второй вйд важных для боя сведений — это сведения о местности. Я сказал командирам, что мне надоело на вопрос к солдатам «Где дорога?» каждый раз слышать ответ «Не знаю». Они обязаны знать, что находится передними, какая растительность может быть использована для маскировки, где проходят дороги и как текут ручьи, могут ли действовать на этой местности танки. Подчас безразличие солдат и командиров изумляло меня и приводило в бешенство. Например, один пехотный командир заявил мне, что он не может установить связь с соседней ротой: у него, видите ли, не работает рация. Пришлось напомнить ему, что индейцы умели устанавливать связь на открытой местности на расстоянии многих километров задолго до того, как возникло само представление о радио. Если же машина пе пройдет через* -эти холмы, то ес^с божьей помощью можно заменить парой крепких ног.
Особое внимание я обращал также па использование огневых средств. Прибыв в Корею, я немедленно отправил телеграмму в Пентагон с просьбой срочно отправить в мое распоряжение еще десять дивизионов полевой артиллерии. Скоро эти орудия должны были прибыть, и я хотел, чтобы они нашли себе применение. Мне неоднократно приходилось слышать и в военных школах, и на маневрах, и много раз во время войны в Европе, как некоторые командиры взывали о помощи, а от половины -до четверти их огневых средств бездействовало. Я сказал командирам, что нс буду слушать никакие просьбы о помаши, если они не сумеют доказать мне, что используют в бою каждую винтовку, каждый пулемет, каждую гаубицу, зенитную пушку и танк.
Затем я говорил с командирами о снабжении. Каждый предмет взамен пришедшего в негодность должен доставляться за 15- тысяч километров. Это требует времени и стоит немалых денег. И я не желаю больше слышать о потерях дорогостоящего имущества. Каждый солдат, который потеряет, бросит или без надобности испортит что-либо из снаряжения или имущества, будет предан военному суду.
Пришлось поговорить с командирами и о руководстве боем. Наши предки перевернулись бы в гробу, сказал я,
если бы услышали рассказы о поведении некоторых командиров в бою. В бою место командира там, где происходят решающие действия. Я требовал, чтобы во время боя командиры дивизий находились с передовыми батальонами, а командиры корпусов —в тех полках, которые ведут самые активные действия. А если им нужно писать бумаги, пусть выполняют эту работу ночью. Днем их место там, где стреляют.
Сейчас на карту поставлено могущество и престиж Америки, и чтобы спастись от разгрома, потребуются и пушки и мужество. О -пушках позабочусь я. Остальное зависит от командиров, от их боевых качеств, военного опыта, спокойствия, рассудительности и смелости.
Однако я понимал, что от всех моих призывов будет мало толку, если не подкрепить их делами. Прежде чем начать' какие бы то ни было боевые действия, надо подготовить. местность. В первый же день я попросил Ли Сын Мапа выделить нам 30 тысяч местных жителей для работы. К рассвету следующего дня первые 10 тысяч человек прибыли. Мы вооружили их кирками, лопатами и тенорами, и они начали копать и опутывать колючей проволокой позиции, с которых мы должны будем отражать атаки противника.
Вот примерно то, что я говорил и делал в первые три дня своего пребывания в Корее. В этом не было ничего исключительного. -Просто самые необходимые распоряжения, которые отдал бы в подобной обстановке всякий опытный командир.
Еще один серьезный вопрос тревожил войска, и он и .мел решающее значение. Это вопрос: почему мы вообще воюем? Какого черта делаем мы здесь, в этой забытой богом стране?* В Штатах какой-то комментатор заявил,, что мы ведем не ту войну, не в том месте и не с тем противником. Это произвело глубокое впечатление на солдат 8-й армии. Я понимал, что должен искренне, с твердой верой в правоту нашего дела ответить солдатам на волнующий их вопрос. И нот однажды ночью я •написал:
«Ответ на вопрос: «Почему мы находимся здесь?» прост к окончателен. Мы находимся здесь по решению уполномоченных нашим правительством людей. Как сказал командующий войсками Объединенных Нации генерал армии Дуглас Макартур, «командование намерено