Решение всех этих вопросов, в том числе и щекотливого вопроса о Формозе, откуда войска Чан Кай-ши угрожающе смотрели на красный Китай, предоставлялось раньше генералу Макартуру, а теперь ответственность за них перешла ко мне.
В полдень 12 апреля я вылетел в Токио для предварительного обсуждения всех вопросов с генералом Макар-туром. Прямо с Канадского аэродрома я направился к нему в штаб. Макартур немедленно и чрезвычайно учтиво принял меня. Я испытывал естественное человеческое любопытство и хотел посмотреть, как на генерала подействовало неожиданное отстранение от высокого поста. Он был такой же, как всегда,— спокойный, сдержанный, дружелюбный, готовый помочь человеку, который Должен сменить его. Правда, он несколько раз упомянул, что сменили его очень неожиданно, по в его тоне я не почувствовал ни горечи, ни озлобления. Выдержка этого выдающегося человека, так спокойно принявшего столь ошеломляющий удар, поразила меня.
Вопрос о том, чье мнение об этой войне было правильным, а кто ошибался, несомненно, будет предметом горячих дебатов до тех пор, пока будет вестись летопись истории. Я уже высказал свою точку зрения по основному спорному вопросу — о целесообразности преследования китайцев до р. Ялуцзяп. Я солдат и потому не подвергаю сомнению право президента как верховного главнокомандующего сместить любого офицера, с чьим мнением он не согласен, хотя искренне считаю, что отставку Макартура можно было осуществить с большим тактом/
За несколько часов мы с генералом Макартуром обсудили все вопросы, связанные с кругом моих новых обязанностей. После этой встречи я отправился обратно в
Корею, чтобы покончить там со своими делами и передать командование. Мы летели туда ночью на самолете типа «Коястиллейшек», принадлежавшему министру армии Пейсу. Это была машина с гораздо большей скоростью и удобствами, чем мой видавший виды В-17. Во время полета я по привычке занимался своими бумагами. Вскоре после полуночи внизу показались посадочные огни. Перед вылетом я приказал доставить меня на аэродром К-2 — главный аэродром около Тэгу. Уставший и полусонный, я был очень рад возвращению домой после долгого и трудного дня. Застегнув привязные ремни, я откинулся на спинку кресла и стал мечтать об удобной постели. Вскоре я с удовлетворением почувствовал, что мы коснулись земли, как вдруг самолет резко накренился и внутри все затрещало. Завизжали колеса, и по крыльям самолета, словно пистолетные выстрелы, застучал гравий.
Командир экипажа вышел из кабины с каким-то растерянным выражением лица.
— Вам нужен К-37, генерал? — спросил он.
-- Нет,— ответил я,— мне нужен К-2.
Нс знаю, что случилось,— сказал он, показав головой,— но это К-37.
А случилось вот что. Пилот установил связь с оперативным дежурным па К-2 и получил разрешение на посадку. До этого он ни разу не был на аэродроме К-2 и,, увидев в темноте К-37, принял его за К-2. Аэродром К-37 представлял собой посадочную полосу для легких самолетов, которую только недавно удлинили для приема двухмоторных С-47 и которая нс предназначалась для посадки больших четырехмоторных машин. Этот аэродром находился в той же долине, что и К-2, но километрах в восьми от него, около склонов большой горы. Даже для С-47 посадка на нем была сопряжена с риском. Позже пилот рассказывал, что он не видел этой горы и даже не знал о ее существовании. Теперь я был вынужден темной ночью трястись в Тэгу на виллисе и сообщить Пейсу, чго его чудесный «Констеллейшен» оказался в ловушке на крошечном аэродроме. «Констеллейшен» вскоре благополучно взлетел, но я уверен, что его пилот надолго стал предметом шуток.
Прошло всего двое суток после моего назначения главнокомандующим, а из Вашингтона уже прибил Джон Фостер Даллес. Он прилетел —да он и не скрывал
этого — взглянуть на меня и лично убедиться, что горя-. чий боевой солдат не окажется слоном в посудной лавке. Даллес был автором мирного договора с Японией, и в то время уже шла подготовка к его подписанию.
Меня не смутила эта проверка. Я знал, в каком трудном положении я оказался, сменив прославленного гене-. рала и дипломата, который находился в контакте с японским правительством с момента капитуляции Японии. Я не боялся проверки, так как не собирался преувеличивать свои способности, а хотел только умело воспользоваться умом, который отпущен мне богом. Будущее покажет, на что я способен, но я был совершенно уверен, что, если у меня будет возможность всесторонне рассматривать вопросы, я решу их правильно.
Прежде всего, мне предстояло решить нелегкую проблему о том, как быть с первомайской демонстрацией, организуемой вновь созданными профсоюзами Японии. Профсоюзные лидеры собирались созвать митинг на Императорской площади перед дворцом микадо. Японское же ^ правительство, зная, что в профсоюзах активно действуют коммунисты, и боясь бунта, соглашалось на проведение митинга в другом месте. Мои советники нашли ситуацию очень сложной. Они говорили, что если я не поддержу японское правительство, то это будет плохим началом моей дальнейшей деятельности. С другой стороны, если я не разрешу провести митинг на Императорской площади, лидеры английских тред-юнионов и американских профсоюзов будут оскорблены и воспримут это как удар по так называемым интересам трудящихся.. Но для меня выбор не представлял трудности. Японское правительство заявило, что митинга на Императорской площади не будет, и я согласился с этим. Митинг не состоялся, и я не получил ни единого слова протеста ни от тред-юнионов Англии, ни от профсоюзов Америки.
Большую помощь оказал мне Даллес, который дважды прилетал в Токио, пока я был там. Даллес прекрасно разбирался в японской проблеме, и поэтому его зрелые суждения были очень полезны для формирования моих взглядов. Во время своего второго приезда, через несколько недель после .моего вступления в должность главнокомандующего союзными войсками, он сказал мне, что удивлен тем, как быстро я сумел завоевать доверие японского правительства.
Заслужить это доверие помог мне сам Даллес, а также готовый к сотрудничеству с нами премьер-министр Иосида. Премьер-министр и я, кажется, с самого начала нашли общий язык. Он был со мной честен, нс заискивал, словом, заслуживал полного доверия. Иосида не раз приходил ко мне, и мы подолгу сидели одни, беседуя по-английски без переводчика. Я излагал ему мнения и пожелания своего правительства, о которых меня информировали из Вашингтона, а он откровенно говорил о том, как японский народ будет их воспринимать. Иосида никогда ничего не записывал, но у пего была феноменальная память, и он со скрупулезной аккуратностью выполнял все мои просьбы. Но Иосида всегда мужественно отстаивал то, на что, но его мнению, японцы имели право. Важнейшей проблемой был тогда, пожалуй, вопрос о воссоздании японских вооруженных сил. Оба наших правительства были твердо убеждены, что надо воспрепятствовать возрождению японского милитаризма. Однако для обороны Америки н для ее бюджета было весьма важно, чтобы японцы воссоздали и содержали вооруженные силы, достаточные для обороны их островов от нападения русских1. Прежде всего следовало создать японскую сухопутную армию, чтобы как можно скорее отвести паши войска из Японии. Кроме того, Японии необходимы военно-воздушные и военно-морские силы, хотя бы в минимальной степени обеспечивающие сс нужды. Тогда американские ВВС и ВМС остались бы резервом, к которому мы прибегли бы лишь в крайнем случае.
Решая этот вопрос, мы скоро столкнулись с тяжелым финансовым положением Японии. Война сильно подорвала экономику страны. Многие ее заводы были превращены в груды развалин, она потеряла свой емкий рынок в Китае, а потому и без дополнительного бремени военных, расходов экономическое положение Японии было катастрофическим. В беседах с Иосида я, как мог, старался убедить его, что японцы должны взять в свои руки оборону страны.
1 Риджуэй пытается ввести читателя в заблуждение относительно истиипмх целей возрождения японской армии, на которую американские правящие круги в своих агрессивных планах делали и .продолжают делать большую ставку. Что касается «нападения русских», то хорошо известно всем, в том числе и Риджуэю, что Советский Союз не собирался и не собирается нападать па Японию. (Прим, ред.)