— Прямо сейчас?
— Ну а когда же? Прямо сейчас.
— Неудобно все-таки, незнакомый дом… Да и без подарка.
— Хороший человек уже подарок хозяину, — отшутился Михаил, а заметав, что Николай все еще колеблется, подбодрил: — Да вы не стесняйтесь, это мои хорошие знакомые, учительницы.
Хотелось поближе узнать Кедрова и его знакомых. Николай согласился. Пошли.
Михаил уверенно толкнул калитку, и они оказались в маленьком дворике, в конце которого густо разрослись вишневые деревья. Дом был двухэтажный, каменный, на второй этаж вела отдельная лестница. На стук открыла миловидная женщина, еще очень молодая, сказала облегченно:
— Наконец-то!
— Мы, Леля, с Николой задержались чуть, прости, были дела, — добродушно сообщил Михаил, входя вслед за нею в освещенную висячей лампой комнату. Комната большая с выцветшими обоями, в простенке стол с кипящим самоваром, с круглым тортом посередине. Сбоку на диване сидели средних лет женщина с круглым лицом, в очках и худенькая светловолосая девушка в белой кофточке с глухим воротом.
— Знаю, заждались, — тоном завсегдатая и без тени смущения говорил Михаил, здороваясь с ними. — Знакомьтесь, Николай Подвойский. Еле уговорил. Знаете, как он поет! Никола… — Кедров удивленно уставился на товарища. — Да что с тобой, Никола?
Подвойский не отрываясь смотрел на девушку и не верил глазам. Сейчас он вновь видел ее у вагона поезда — в полотняной шляпке, в жакетке с узкими рукавами, клетчатая сумка и чемодан… Нет, показалось.
Но девушка, сама не менее удивленная, порывисто встала с дивана, протянула руку.
— Знаете, кто это? — засмеялась она. — Да разве вам догадаться. Здравствуйте, рыцарь!
— Здравствуйте! — Николай был явно смущен. — Не подошли, так и не поверил бы, — глухо сказал он. — Вот не ожидал.
— Да разъясните вы, что все это значит, — не вытерпел Михаил. — Нина?
— А то и значит, что мы уже знакомы, — объявила Нина.
Она рассказала, как очутилась одна у вагона поезда: никого, кроме жандарма, к которому побоялась обратиться, — тот мог удивиться тяжести чемодана — и как подошел Николай.
— Вот видите, Никола уже в день приезда оказал подмогу общему делу, — сказал Кедров, подмигнув товарищу. — Ниночка приехала внезапно, — пояснил он. — В тот день ее не ждали, потому никто и не встретил.
— Не очень-то он оказал подмогу, — уточнила Нина, лукаво улыбнувшись. — Донес вещи до извозчика, а проводить до дому категорически отказался.
— Так это от застенчивости! — воскликнул Михаил. — Он у нас очень застенчив.
Николай видел, что над ним подшучивают, и сам включился в игру.
— Характер у меня скверный, вот беда, — с притворным вздохом сказал он. — Пока не привыкну к человеку, отмалчиваюсь… А за те пятьдесят шагов, которые мы прошли до вокзальной площади, разве привыкнешь?
Краем глаза заметил, что женщина на диване, назвавшаяся Марьей Ивановной, быстро взглянула на него, чуть улыбнулась.
Хозяйка Ольга Августовна, невеста Кедрова, пригласила к столу.
Разговор за столом был самым обычным, хотя Николай и понимал, что Кедров привел его не просто в гости, а с какой-то определенной целью. Он сидел рядом с Ниной. Она ухаживала за ним, угощала тортом, подавала чай, а он не мог преодолеть смущения.
— Вы и сейчас еще не привыкли ко мне? — В голосе ее слышалось озорство.
— Признаться, да, — краснея, ответил Николай. — Никак еще не могу опомниться, слишком неожиданная встреча.
— У вас такой вид, будто эта встреча вам не совсем по душе.
— Вам нравится дразнить меня?
— Вовсе нет. Хочу, чтобы вы чувствовали себя среди друзей.
Марья Ивановна спросила:
— Миша говорил, в Чернигове вы вели кружок учащихся. Как случилось, что о нем стало известно?
Николай пожал плечами:
— Было трудно с литературой. Доставали у кого только можно. Где-то просчитались.
— Литература — самое больное место, — помедлив, сказала Марья Ивановна. — В городе много фабрик и заводов, на одной только Большой мануфактуре двенадцать тысяч рабочих, а свинцово-белильные заводы, табачные фабрики, железнодорожные мастерские — все это крупные предприятия. Рабочие хотят лучше понять свое положение, тянутся к знаниям, но им негде их получить. Возникают самодеятельные кружки, руководители которых слабо разбираются в теории, путаются в простейших вопросах. Самое главное сейчас подобрать грамотных руководителей, достать нужную литературу.
…Было уже поздно, когда стали расходиться. Нина сказала Николаю:
— На этот раз, надеюсь, не откажетесь проводить меня?
Она жила отдельно от сестры, Ольги Августовны, снимала на Духовской улице маленькую комнатку. Сестра давно предлагала перебраться к ней, но Нина привыкла к своему уголку, жаль было оставлять его.
Они шли по глухой улице, кое-где освещенной тусклыми фонарями. Низкое небо было затянуто тучами, сквозь которые изредка прорывался ущербный месяц.
— Я рада, Никола, что познакомилась с вами, — сказала Нина. — Ничего, что я так называю: Никола? — И, вглядевшись, спросила — Как вам понравилась Марья Ивановна?
— Понравилась, хотя и трудно судить по первому взгляду. Чувствуется в ней что-то уверенное.
— Да, это так и есть. Она чудесный человек! Сколько у нее воли, бесстрашия! Я вое задумываюсь, как выработать сильный, устойчивый характер; надо много пережить, чтобы быть годной для того дела, к которому готовишься. У Марьи Ивановны все это позади: ссылка, тюрьмы не сломили, а закалили ее.
Николай еще раз с добрым чувством вспомнил Кедрова, который свел его с интересными людьми. Естественно, хотелось подробнее расспросить Нину обо всем, но боялся показаться навязчивым.
— Скучаете по дому, Никола?
— Представьте, нет, — живо откликнулся он. — Я даже благодарен наставникам, которые освободили меня от семинарии. Отец — священник, сына тоже решил направить по своим стопам. Конечно, расстроился, когда узнал, что сынка отчислили за ведение нелегального кружка. Он уж не надеялся, что я хоть как-то смогу получить образование. Всю жизнь мечтал видеть меня грамотным человеком. И такой казус.
— Сюда-то вы как попали, Никола? — Видимо, Нине доставляло удовольствие произносить его имя на украинский лад. «Нико-о-ла!» — получалось у нее.
— У меня был хороший знакомый, очень неплохой человек. Я-то собирался в Петербургский университет, но он отсоветовал: вряд ли с таким семинарским напутствием приняли бы туда. А он, видимо, бывал здесь, объяснил, что тут порядки менее строгие, больше демократизма.
Они остановились у деревянного дома. Перед крашеной двойной дверью каменная ступенька. Крыльца нет.
— Вот мы и пришли. Спасибо, что проводили. Запомните дом, вам понадобится заходить сюда за литературой. Михаил скажет, когда прийти. Видите, я вами распоряжаюсь, потому что вы оказались в моем подчинении. Приходить придется под видом жениха, так что чувствуйте себя свободнее, не как сегодня.
Старайтесь быть точным, — добавила она шутливо, — барышни не любят, когда женихи опаздывают.
— Нина, простите за любопытство… — Николай замешкался. Ему давно хотелось спросить ее. — Скажите, что это Михаил обмолвился, будто я оказал подмогу общему делу?
— Так ведь чемодан у меня был набит нелегальной литературой, — засмеялась Нина. — Неужели не догадались?
— Увесистый был чемодан, — согласился он.
Весной 1902 года на границе с грузом нелегальной литературы был арестован связной «Северного рабочего союза», руководившего социал-демократическим движением в Ярославской, Костромской и Владимирской губерниях. Центр «Союза» находился в Ярославле. К Марье Ивановне (Ольге Афанасьевне Варенцовой) тянулись все партийные нити фабричных и заводских ячеек.
Охранке удалось узнать пароль, действовавший для встречи агентов. Ликвидировать «Союз» поручили сыщику Московской охранки Менщикову, человеку в своем деле незаурядному, оставившему объемистые воспоминания о методах сыскной работы. Как ни осторожна была Варенцова, не было у нее причин отказать в доверии приехавшему «из центра» человеку. После первой встречи с ней Менщиков не без хвастовства телеграфировал начальству, что ярославский комитет «Союза» у него в руках. Он предложил собрать актив организации, где бы он выступил с докладом. Варенцова сослалась на то, что это трудно, почти невозможно сделать.