— Ты должен спать днем и бодрствовать ночью, — сказал мне Кашта. — Не открывай никому дверей, пока один из нас не прикажет тебе. Они бросают крюк в окно и взбираются по веревке, крадут и спускаются с добычей. Убивай их.
Я сказал, что так и буду делать. Я знаю, что забуду, но я рассказал все Мит-сер'у, и она будет говорить мне это каждый день, после пробуждения.
СЕГОДНЯ мы были на рынке. Кашта хотел послать Мит-сер'у, но тут же сказал, что женщине опасно ходить на рынок одной. Для этого они разбудили меня. Я оставил в храме щит, но взял с собой дубинку. Половина домов разрушена, хотя в этих домах живут мужчины и женщины, а в развалинах играют дети. — Здесь слишком интересно, чтобы не посмотреть, — сказала мне Мит-сер'у. — Давай обойдем весь город и увидим все, что можно. Он не велик, и мы всегда можем сказать Святому Каште, что заблудились.
Я согласился, и мы отправились в путь. Повсюду мы видели сломанные двери и наполовину разрушенные дома, дома мертвых. Голоса звали меня из разграбленных могил, но после второй я перестал отвечать. — Здесь жаждущие крови духи, — сказал я Мит-сер'у, и она рассказала мне о восковой женщине, которая жаждала ее крови и крови другой женщины. Эта женщина сражалась за нас в ужасной битве, в которой за нас еще сражались кобры и львы. Я вспомнил огромную золотую львицу, и рассказал о ней Мит-сер'у. Она сказала, что я не могу вспомнить ничего, и, конечно, не могу помнить львицу. Тем не менее я помню.
Царский дворец тоже разрушен. Мы прошли через него и увидели ванну, в которой мылся царь. Мит-сер'у говорит, что этот город принадлежит царю, но он правит из Напаты и ему нет дела до разрушенного города Мерое. Она говорит, что мы были в Напате больше месяца, но я был очень болен. Она взяла мой свиток и не могла его отдать мне, потому что я был слишком болен, чтобы спрятать его.
Рынок здесь очень маленький, и мне показалось, что на нем больше продавцов, чем покупателей. Я увидел зубы большого вепря, изогнутые клыки более длинные, чем копье. Этот вепрь должен был быть очень большим. Из мяса были свинина и говядина, а еще мясо антилопы и водяной лошади. Мит-сер'у говорит, что жрецы едят свинину, но это нечистое мясо. Они вообще не дают ей мясо. И она этому очень рада, потому что не хочет есть свинину.
Торговать на рынок приходят странные люди с юга — высокие, покрытые шрамами мужчины, которые раскрашивают свои тела белым и красным. Они вооружены луками, копьями, большими щитами и длинными ножами. На одном из прилавков продавались стрелы и луки, очень похожие на их. Эти луки кажутся хорошими — длинными и тугими — но у стрел каменные наконечники. Я спросил, и владелец прилавка сказал, что стрелы с железными наконечниками очень дорого стоят. Наверно я видел уже такие стрелы, потому что во мне что-то шевельнулось, когда я проверял их.
Я хотел купить маленькое блюдце, но Мит-сер'у не захотела покупать его для меня. Она сказала, что в доме Кашты есть множество маленьких блюдец, и она даст мне одно, когда принесет мне еду. И еще я хотел молоко, которое осталось от обеда жреца, приготовленного ей. Она вернулась в дом жреца и принесла его мне.
Я наполнил молоком блюдце и поставил около щели в стене, через которую приползает змей. Он один составляет мне компанию, пока я сторожу храм по ночам. Я хочу, чтобы он понял, что я его друг. Я знаю, что змеи любят молоко.
Сейчас я пишу и читаю при свете лампы. В окно заглядывает луна, прекрасная юная женщина с с круглым бледным лицом. Окна в храме очень высокие. Время от времени я слышу, как в священном месте шевелится бог, но когда я прихожу взглянуть на него, он не движется. Он — бог.
Я ПРОСНУЛСЯ! Я держал руку над пламенем, пока мне не стало слишком больно. Боль еще не прошла. Никто не может спать с такой болью.
Бог говорил со мной. Он вышел из священного места, и его лицо было не лицом дикой собаки, а лицом человека, красным, как земля пустыни. Он выше и сильнее меня. — Ты забыл меня, — сказал он, и его голос походил на шорох ветра среди сухих камней. — Мы старые товарищи, ты и я, и я думал, что ты никогда не спишь.
Я поклонился и сказал, что я должен не спать и охранять храм.
— Уже не должен. Люди уйдут, и ни один камень поставят на его брата. Ты разве не знаешь, что спишь?
— Я знаю, что сплю днем, — сказал я, — но никогда ночью, Великий Сет, потому что сторожу твой дом.
— Подойди ко мне, — сказал он, и я, дрожа, подошел. Он положил руки мне на плечи и заставил меня повернуться. — Посмотри и скажи, что видишь.
— Себя. Моя дубинка лежит рядом со мной, перо выпало из моей руки, а мой свиток лежит на колене.
— Спишь ли ты?
— Да, сплю, — признался я. — Пощади меня!
— Я сделаю больше. Я вижу, что ты можешь выполнить свое самое заветное желание. Примешь ли ты мою помощь?
— С радостью, — ответил я.
— У тебя есть маленький кинжал. Когда женщина возвращала тебе футляр, в которым ты держишь свиток, она спрятала внутри кинжал. Он все еще там.
— Он твой, — сказал я, — если хочешь.
— Нет. Я хочу другого. Когда проснешься, вырежи на своей дубинке два слова на том языке, которым слышишь меня.
— Сделаю, о Великий Сет. Я сделаю все, что ты просишь. Что за слова?
— Ты действуешь для себя, а не для меня. Вырежи последний храм.
Я проснулся с кинжалом в руке. Он маленький, но очень острый, и у него на рукоятке глаз, похожий на игольное ушко. Дерево дубинки очень твердое, но я врезал слова бога глубоко в него.
Последний Храм.
Что за странное пробуждение!
29
РАСКРАШЕННЫЙ царь юга пришел в наш храм вместе с двадцатью раскрашенными воинами. Он захотел увидеть меня, и жрец послал Мит-сер'у, которая меня разбудила. Увидев меня, царь захотел меня купить. Он не хотел покупать Мит-сер'у, но я поклялся, что никогда не подчинюсь ему, если он этого не сделает. Мы поговорили об этом жестами. Он послал мальчика и мы ждали, пока мальчик вернется.
Когда он вернулся, с ним пришли евнухи и богатая одетая рыжая женщина. Раскрашенный царь заговорил с ней на языке, которого я не понял.
Она внимательно осмотрела меня и заставила встать на другое место, где было больше света. Наконец она кивнула и заговорила с ним, требуя что-то сделать — во всяком случае мне так показалось.
Он покачал головой и отвернулся.
Она повернулась ко мне. — Ты знаешь меня и я знаю тебя. Я — Царица Биттусилма. Признайся, что ты знаешь меня!
Я встал на колено. — Я не знаю тебя, Великая Царица. Как я не помню все остальное. Это мое наказание. Я сказал все это не на том языке, на котором разговаривал с жрецом и Мит-сер'у. И не на том языке, на котором пишу.
Царь купил нас обоих, хотя и не за деньги. Он пожертвовал храму золото и слоновую кость, а жрец подарил нас ему. Мит-сер'у пришлось снять с себя платье, а мне — тунику. Царица сказала, что мы должны это сделать. Нагота — знак рабства среди народа царя. (Сама она принадлежит другому народу, так она мне сказала.) Лодки, в которых гребли воины, несли нас и еще несколько человек на юг, пока мы не остановились, чтобы разбить лагерь.
Страна, через которую мы плывем, очень интересная, и становится все более интересной с каждым ударом весла. Соломенные дома бедняков стали больше, многочисленней и чище. И сама местность показалась мне более разнообразной, хотя и более дикой: появилось больше лугов, на них больше деревьев, появились и густые леса. Здесь должна быть великолепная охота, хотя есть слишком много болот с крокодилами. Мит-сер'у говорит, что здесь кусачие мухи еще хуже, чем на севере. Мы натираем себя жиром, который защищает от них, хотя этот жир используется евнухами и женщинами, но не царем и воинами, раскрашенными красной киноварью и белой глиной.
Когда поставили царский шатер, нас позвали внутрь, отослав всех, кроме царицы и старика, по всей видимости советника.
— Семь Львов мой муж, — сказала нам царица. — Ты не помнишь его, но он очень хорошо помнит тебя. И я, тоже. Много лет назад вы оба были большими друзьями.