— А почему бы ему не послушать, — рассмеялся дед Андро. — Вот послушает и, может, сам захочет ветеринаром стать.
Гриша тоже рассмеялся и сказал:
— Извините, но ветеринаром я, пожалуй, не стану.
— А кем ты хочешь стать? — поинтересовался Резо.
— Это еще вопрос нерешенный, — ответил Гриша. — Мне еще служить немало, и вот я обдумаю все это не спеша. Зачем мне торопиться?
Когда встали из-за стола, Резо сказал:
— Если не возражаешь, я провожу тебя до автобуса.
— Какие могут быть возражения, — сказал Гриша и подумал: «Лучше бы, конечно, пошла твоя сестра... Мы бы погуляли с ней немного, может, и на танцы сходили бы. У меня в запасе целых два часа. Но раз нельзя так нельзя. И я хорошо сделал, что не пригласил ее. То-то бы удивились старики: пустили в дом человека, а он, оказывается, понятия не имеет, где находится».
— Послушай, Гриша, а тебе действительно не влетит за гимнастерку? — спросил Резо.
— Думаю, что нет, — сказал Гриша.
— Я ей, понимаешь, говорю: ничего ему не будет, а она, понимаешь, не верит.
— Кому говоришь? — почему-то шепотом спросил Гриша и даже остановился, так бешено заколотилось в груди сердце.
— Сестрице моей, Ануке. Она, понимаешь, очень жалеет, что так получилось. И вот все ахает и ахает: «Ах, человек разбился из-за меня, ах, человека из-за меня накажут!» А я ей говорю: «Глупая ты, ничуть он не разбился, и никто его не накажет». Ну, да ты сам понимаешь, девчонки, они все такие.
Гриша хотел сказать: «Нет, Анука не такая, как все...» И он еще многое в этом роде мог сказать ее брату. Но разве можно... И, чтобы как-то скрыть охватившее его волнение, Гриша вдруг заговорил совсем о другом.
— Послушай, Резо, что ты меня все время спрашиваешь: «Понимаешь, понимаешь?» Сомневаешься в моих мыслительных способностях, что ли?
— Да что ты, — смутился Резо. — Это просто слово такое противное. Вдруг прилипнет к языку — не оторвешь. Но это когда я по-русски говорю. А по-грузински я и вовсе без него не обхожусь. И знаешь что: придешь к нам в следующий раз — ни одного «понимаешь» не услышишь. Договорились?
— Договорились, — обрадовался Гриша, потому что не без тревоги ждал этого приглашения Резо.
11
Гриша просто не знал, что через это тоже надо пройти, что рано или поздно каждый человек подвергается подобному испытанию, и, по незнанию своему, впал в отчаяние, вообразив, будто он сейчас непременно умрет. Оглушенный грохотом уже почти протаранившего грудную клетку сердца, Гриша на мгновение прислонился левым, свободным, плечом к стене и ощутил нечто настолько непрочное, хлипкое, ускользающее, что сразу понял: стена падает, рушится, а вместе с ней сейчас обрушится на него и серый свод коридора, и черный свод августовского неба вместе со всеми звездами — миллионами холодных и горячих, сравнительно легких и ни с чем несравнимо тяжелых звезд обрушится на него, Гришу Яранцева, чтобы раздавить, испепелить, уничтожить. «А мне все равно, пусть рушится», — подумал Гриша и все же, чтобы не видеть, как это произойдет, закрыл и без того полуослепшие, залитые едким потом глаза. И тут сзади сказали Грише: «Спокойней!», что заставило его обернуться, потому что голос принадлежал не Попову, с которым он нес этот узкий, длинный ящик, а кому-то другому. Гриша с трудом открыл глаза и увидел подполковника Климашина.
— Вы все время ерзаете, сбиваетесь с шага и меня сбиваете, — сказал Климашин. Надо было что-то ответить командиру, но Гриша не смог. — Устали? — спросил командир. Надо было вымолвить только короткое «да», но и на это не было уже сил. — Ну, тогда отдохнем, — сказал Климашин. Они опустили тяжелый ящик и, присев на него, сразу оказались рядом. — А я тоже, признаться, выдохся, — продолжил разговор Климашин и пояснил: — Паскудный грипп, никак в себя не приду.
«А я еще больше вашего выдохся», — хотел сказать Гриша, но опять ничего не сказал, потому что и сам не понимал, что это с ним происходит. Откуда взялась такая постыдная слабость? Ведь еще час назад он чувствовал себя сильным и не просто сильным — могучим, способным горы свернуть — и вот на тебе...
...Когда их ночью подняли по тревоге, Грише в первые несколько минут хотелось лишь одного — спать. День перед этим выдался знойный, около сорока в тени, а вечер не принес облегчения — духота стояла такая, что после отбоя Гриша довольно долго не мог заснуть. Да и спал он, наверное, не более получаса. Когда одевались, разбирали оружие и вещевые мешки и строились, Гриша действовал, как лунатик, с отключенным сознанием, хотя последовательно и в общем-то сноровисто (а как же иначе — он уже многому научился и ко многому привык на военной службе), но уже через некоторое время после того как подполковник Климашин подал команду «За мной, бегом — марш!», сонливость как рукой сняло. На бегу не до сна — это ясно, но тут стало ясно и другое, что бегут они к хранилищам. Может, это и учебная тревога, но, возможно, что-то случилось там, на объекте. Но что? Пожар? Диверсанты? А может, война?