— Товарищ лейтенант, а вы? Такая вкусная...
Но лейтенант отказался от угощения. И не по той причине, что старшина. Зубы у Геннадия Громова отменные, и в свои двадцать два года Геннадий не забыл, как вкусна чуть тронутая первыми заморозками капустная сердцевина. Но разве допустимо, чтобы офицер на виду у всех хрумкал, грызя кочерыжку? Что скажут люди? А он очень заботился о том, чтобы люди говорили и думали о нем только хорошее. Правда, сами эти люди, к сожалению, не очень интересовали Громова. Ему казалось, что он уже знает о них все, что положено ему знать, а он не психолог, не писатель — он командир. «Человек есть человек, чего же тут рассусоливать, чего же расписывать?» — убеждал он самого себя и смотрелся в окружающих людей, как иные смотрятся в зеркало. И видел он, конечно, при этом не людей, а свое собственное отражение в их глазах, в их улыбках, в их безмолвном одобрении и восхищении. Притом он был почему-то уверен, что окружающие и даже случайно встреченные люди думают о нем примерно так: «До чего же хорош лейтенант! Образец! Эталон офицера».
А он и в самом деле был очень хорош собой. Лицо у него было строгой, суровой чеканки, что особенно подчеркивал нос несколько хищного рисунка, с очень заметной горбинкой.
«У тебя, Гена, профиль римского воина», — сказала мамина приятельница, театральная художница Елена Стукальская. Геннадий охотно согласился с такой оценкой. Но глаза! Геннадий хотел, чтобы у него были холодные, пронзительные, стального цвета глаза, а они, как назло, были нежно-голубые, большие и очень ясные, затененные черными, пушистыми, загнутыми кверху ресницами. Это нередко придавало его строгому лицу мягкое, мечтательное, даже томное выражение, что, конечно, не могло нравиться Геннадию. «Римский профиль — и на тебе такое!» — огорчался он. Зато сложен был Геннадий превосходно. Широкие плечи, узкая осиная талия, выпуклая грудь атлета. При всем этом он умел носить форменную одежду с тем воинским безукоризненным изяществом, которое не каждому дается. Все выглядело на нем ладно, все было аккуратно пригнано. Но, вероятно, не в одной только аккуратности заключался секрет этого изящества, хотя аккуратен Громов был во всем, всегда, в любой обстановке. Вот и сегодня утром... Едва только закончился ночной «бой», как Громов спустился к ручью, побрился, вымыл сапоги, подшил свежий подворотничок к гимнастерке, почистил одежду. Теперь ни за что не скажешь, что человек двое суток не спал, что он всю ночь месил сапогами липкую грязь, ползал по разбухшей мокрой земле, карабкался на скалы. От всего этого никаких следов не осталось. Только вот руки — вода в ручье ледяная, — они покраснели от холода. «Как у прачки», — неодобрительно подумал Громов, протягивая их к огню.
Шакир нисколько не огорчился, когда лейтенант отказался от лакомства. Повар сам с удовольствием съел кочерыжку и принялся шинковать другой кочан капусты. Ловко орудуя длинным тонким ножом, Шакир вполголоса запел знакомую с детства песенку. В ней рассказывалась старая, как мир, история, и по-русски она звучала примерно так: «Белая яблоня, розовый цвет, он ее любит, она его нет». История довольно грустная, и песня, если петь ее правильно, должна звучать печально. Но Шакир пел ее на свой, какой-то веселый лад, потому что ни чуточки не сочувствовал бедному влюбленному. Не любят тебя — сам виноват. А еще богатырем, джигитом зовешься. Шакиру вначале тоже не очень повезло в любви. Девушка оказалась чересчур гордой, неприступной, но Шакир не жаловался, не стонал, не хныкал, он заставил гордую красавицу полюбить себя. Словом, песня эта никакого отношения к Шакиру не имеет, и поет он ее лишь потому, что она первая из множества других вспомнилась ему сейчас.
Вспомнилась — ну и ладно.
Лейтенанту Громову понравилась песня Шакира Муртазова, хотя он в ней ни слова не понял. Просто так понравилась, как нравилось ему сегодня утром почти все: и эти горы, подпирающие могучими плечами небо, и этот вековой лес, и эти дикие скалы. «Красота! Такое и во сне не каждому приснится. Прекрасная штука Кавказ».
Но больше всего в это утро лейтенанту Громову нравился сам лейтенант Громов.
«Каким молодцом оказался лейтенант! Небось некоторые думали: белоручка, генеральский сынок. Ну и думайте так сколько вам угодно. А вы бы рискнули на такую дерзкую атаку? Черта лысого! Конечно, не посмели бы. Для этого порох нужен, фантазия, крылья... Уверен, большинство пошло бы на высоту снизу вверх. Ну, возможно, не так прямо, а с вариациями: обход справа, обход слева... Словом, дважды два — четыре. А лейтенанта Громова не испугали громкие слова «господствующая высота». Невелика шишка! Ты господствуешь, и над тобой господствуют. Ты высота, а есть высота еще повыше. Конечно, не всегда так бывает, но в этом случае было именно так, и лейтенант Громов не преминул воспользоваться обстоятельствами. «Противник» ожидал удара снизу или с флангов, а лейтенант Громов ударил сверху. Взвод свалился на голову парашютистов «противника» как лавина. Парашютистам не только не дали закрепиться, им и опомниться не позволили. «Ура» — и ваших нет!»