И все же он пытается представить себе этих девушек. Нет, не всех четырех, конечно. Зачем ему четыре? Да и трудно нарисовать сразу четыре воображаемых лица. Но хотя бы ту представить себе, которая писала это письмо, ту, чья рука выводила эти стройные, четкие буковки. «Опять ничего не выходит. Кто это мне сказал, что я человек без воображения? Кажется, это Саша сказал. Ну что ж! Чего нет, того нет».
И вдруг вопреки всему возник перед Сережей образ девушки. У нее такие же пышные, вьющиеся волосы, как и у Лиды, но это не Лида. У нее большие, черные, умные глаза и милые нежные губы. Возможно, это одна из тех, чье имя стоит под письмом. Эту девушку Сергей еще не знает. Это та, которую он ищет. Будущая его подруга. Та, о которой он мечтает. Потому что в двадцать лет невозможно человеку жить без такой мечты.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Всего пять дней не был Григорий Иванович в своей комнате, а она уже успела приобрести нежилой вид и показалась ему неуютной, холодной, мрачной. Как быстро появляются признаки запустения. «А что тут удивительного? — печально усмехнулся Григорий Иванович. — Она и раньше не отличалась особым уютом, ведь это жилье одинокого человека, берлога старого медведя».
Никогда не думал Григорий Иванович, что на склоне лет останется один. Добрый семьянин по натуре, он представлял совсем по-другому эту пору своей жизни. «Да вот не вышло. Может, это судьба так плохо наворожила, а может...» Да мало ли какие грустные мысли могут возникнуть у человека, когда он возвращается вот так в неуютную свою, одинокую комнату. «Тут главное — не поддаваться. Не поддаваться! Опустишь руки, и навалится на тебя такая тоска, что волком взвоешь.
Она только того и ждет, тоска, чтобы ты ей покорился. Но не дождется, нет! Перво-наперво надо распахнуть настежь окно. Пусть в комнату ворвется свежий воздух, пусть выветрится и уйдет отсюда ненавистный, застоявшийся запах одиночества и запустения».
Григорий Иванович включил электрическую плитку, поставил на нее видавший виды, еще с фронтовыми вмятинами чайник, затем переоделся и переобулся.
В мягких домашних туфлях, в просторной фланелевой куртке, он сейчас мало походил на того подтянутого, молодцеватого старшину, каким его всегда, с подъема до отбоя, видели солдаты. Сейчас это был просто пожилой, уставший человек. Очень уставший. Только сняв сапоги, Григорий Иванович почувствовал, как болят у него ноги. «Ревматизм, что ли? А бывало, раньше... Что толку вспоминать, как было раньше, ничего ведь не вернешь».
Григорий Иванович оглядел комнату и принялся за уборку. Стереть пыль с мебели нетрудно, благо мебели не так уж много: железная солдатская койка, казенного образца узкий диванчик, казарменная тумбочка, квадратный, покрытый клеенкой стол и два стула. А больше ничего и не поместится в этой комнатенке. До того, как, женившись, уехал сын, у них была большая комната в доме начсостава, что напротив казармы. Но, когда Григорий Иванович остался один, он переселился сюда. И для службы это лучше, и для себя — не так одиноко. Проснешься ночью и знаешь, что за перегородкой спят здоровым, молодым сном твои солдаты. И так легко и спокойно становится на сердце. Ты у себя дома, ты в своей семье. А что еще может быть лучше?
Вдруг ожил на плитке чайник, шумнул разика два для пробы, прочистил горлышко и запел свою немудреную, но на редкость симпатичную песенку. И все изменилось в комнате. Уютнее как-то стало. Теперь это не просто место для ночлега, а теплое, обжитое гнездо человеческое. Оказывается, не так уж много нужно для таких приятных превращений.
Сами собой разгладились морщинки на уставшем лице Григория Ивановича, с доброй улыбкой посмотрел он на чайник (да, это старый, испытанный друг) и не спеша занялся приготовлением к чаепитию.
Григорий Иванович убежден, что наслаждение настоящим чаем — доступно лишь очень немногим знатокам, а то, что под видом чая пьют остальные люди, ничего общего не имеет с этим благородным напитком.
Григорий Иванович приобщился к избранному кругу знатоков еще на фронте. Тогда служил в полку веселый и бесстрашный лейтенант азербайджанец Мехти Кулиев. Он и посвятил Григория Ивановича во все тайны чаеварения.
— Я тебе, старшина, секрет бессмертия открываю, — смеясь сказал тогда Кулиев.
Ну, насчет бессмертия веселый лейтенант переборщил, конечно. А вот жить этот напиток действительно помогает.
Целый день старшина проводит на людях. Но после отбоя он остается один. Конечно, каждому человеку, особенно если он в таком возрасте, как Григорий Иванович, нужен ежедневно такой час (или часы) между работой и сном, принадлежащий лично ему... Нужен для отдыха, для размышлений, для раздумий. Потому что можно еще в крайнем случае автоматически действовать, по какому-то ранее заведенному порядку, но мыслить автоматически невозможно.