Жена майора угостила их домашним пирогом и кизиловым вареньем, но, видимо, не ради такого угощения зазвал их к себе начальник заставы, потому что, хитровато улыбаясь, он все время намеками обещал что-то особое. И вот, когда была убрана со стола чайная посуда, хозяин встал и, застегнув распахнутый на время чаепития воротник гимнастерки, сказал:
— Ну, не буду вас больше томить.
Майор открыл тумбочку, на которой стояла радиола, достал большую пластинку в целлофановом конверте и проговорил торжественно и громко:
— Первый концерт Чайковского. Исполняет Ван Клиберн в сопровождении Государственного симфонического оркестра Союза ССР под руководством Кондрашина... — А затем уже мягче и тише пояснил с ласковой интонацией в голосе: — Мать у меня в Москве живет, ей под семьдесят, но она с утра до позднего вечера стояла в очереди за этой пластинкой. А я... поверьте мне, товарищи, я за такой музыкой пешком в Москву пошел бы. Это же такая радость. Вот послушайте.
Наверное, с общепринятой точки зрения Сережа человек не музыкальный. На симфонических концертах он бывал за всю жизнь не больше двух-трех раз и вести непринужденную беседу в обществе о достоинствах и недостатках того или иного музыкального произведения он, конечно, не сможет, и память музыкальная у него, кажется, не ахти какая... Но вот завертелся черный диск пластинки... Первый концерт Чайковского. Играет Ван Клиберн. И словно поток теплого света пролился в душу Сережи Бражникова.
«Спасибо тебе, славный музыкант Ван Клиберн. Хорошо, что ты пришел в этот русский дом с русской музыкой, с душой чистой и ясной, с сердцем, открытым для дружбы и добрых дел, — думал Сергей, взволнованный и растроганный музыкой. — Как человек к человеку, пришел ты ко мне, американец Ван Клиберн. Как человек к человеку. — Сергей подавил вздох и до боли прикусил губу. — Ну, а те твои соотечественники, что стоят на том берегу пограничной реки, солдаты и офицеры с «атлантической» базы? С чем пришли они из-за океана к границе моей Родины? Что принесли с собой к ее рубежу?»
...Играет Ван Клиберн. О чем-то очень чистом и радостном поют струны, но уже какая-то темная тень омрачила лицо Сергея. Он хочет и может быть бесконечно добрым, этот сильный и смелый парень из Донбасса, человек, умеющий добывать для людей тепло и свет, солдат и шахтер Сергей Бражников. Он хотел бы любить все и всех на свете, но... «Но для чего вы пришли из-за океана к границам моей страны, солдаты далекой Америки? Для чего?..»
— Вот это и есть Первый концерт Чайковского в исполнении Вана Клиберна, — задумчиво проговорил майор, обтирая бархоткой пластинку.
— Интересно мне знать, — сказал Глазко, — американцы на том берегу слышали, как ихний паренек нашу музыку играет? Или нет?
— Не знаю, — ответил майор, — Возможно, слышали. Они тут теперь день и ночь околачиваются. Будь на то моя воля, я бы сказал этим господам: «Хотите посмотреть, как мы живем, через парадные двери пожалуйте, как гостям положено. А сюда не лазьте, нечего вам здесь делать». Злость меня берет...
— Отвратительно это, что они за нами подглядывают, — сказал Сергей. — Через забор подглядывают, в щелочку. Неужели им самим не противно?
Громов пожал плечами:
— Наивный вы человек, Бражников.
— Спасибо, товарищ лейтенант.
— За что спасибо?
— Да вот за то, что неожиданно человеком меня признали.
Пограничный майор с удивлением, а Глазков с беспокойством посмотрел на них. Недалекий и не очень чуткий парень, Глазков сейчас как-то сразу догадался, что Громов и Бражников ведут далеко не шуточный спор.
— Ну, знаете, Бражников, — тихо сказал Геннадий, и ему показалось, что губы его прошуршали при этом так, словно были бумажными. Они всегда почему-то пересыхают и становятся вот такими чужими и бумажными, когда Громова захлестывает обида и безудержный гнев. И все же он сдержал себя. И даже улыбнулся примирительно, потому что тяготение к этому человеку, желание дружить с ним было во много раз сильнее мгновенной, острой, но слепой неприязни к нему.
«А он, как назло, не хочет понять меня. Как назло. Но я терпелив. Я своего добьюсь».
— Не пойму, чем вы хвастаете, Бражников, — мягко сказал Геннадий, невольно придав и своему голосу дружелюбное выражение. — Вы человек. И я человек. Ну, что из этого? Только я человек военный, понимаете, Бражников. На всю жизнь военный. Мне весь век свой служить, как медному котелку. А вы солдат срочной службы. Отслужите срок и опять на свою шахту... Поэтому и говорим мы часто на разных языках. Но я хочу, поверьте, хочу...