ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Василий Михайлович приехал неожиданно, не предупредив внука. Когда лейтенанту Громову сказали, что ему приказано срочно явиться в штаб полка к генералу Громову, Геннадий подумал: «Отец». И следует признаться, не очень этому обрадовался. Всегда занятый по службе, отец мог приехать к Геннадию только для строгого и крутого разговора. Понятно, что это будет разговор о Варе и обо всем, что произошло с ней в семье Громовых. Тяжелый предстоит Геннадию разговор с суровым и требовательным отцом. «Ах как не вовремя это! Слишком свежа еще рана: чуть притронешься к ней — и волком взвоешь, такая боль».
Вот почему Геннадий почувствовал облегчение, когда, открыв дверь кабинета замполита, увидел невысокого, сутулого старика в длинном, чуть не до пят, штатском пальто. «Дед! Как чудесно, что это мой добрый дед!» Он никогда не бранит, не отчитывает, не наставляет Геннадия. Он просто разговаривает с ним. Он поможет внуку терпеливо распутать все запутанное, разобраться во всем, что сложно, прояснить, что неясно.
— Спасибо, дед, что ты меня не забыл.
— Как же я могу тебя забыть, ты у меня один, — ответил Василий Михайлович, обнимая внука.
— Ты на самолете, дедушка?
Василий Михайлович грустно усмехнулся:
— Какой теперь из меня летун. Мне и в поезде растрясло все косточки.
Геннадий удивился: «Дед жалуется? Это так непохоже на него». Он посмотрел на Василия Михайловича и почувствовал, как тоскливо сжалось сердце. Всего год они не виделись, и как дед изменился. Тогда он выглядел совсем молодцом. А сейчас это очень старый и, видимо, очень больной человек. Охваченный жалостью и страхом за родного, любимого человека, Геннадий чуть было не спросил: «Дедушка, милый, что ж это с тобой?» Но тут же понял бессмысленность такого вопроса.
В дверь постучали, и в кабинет вошел сам хозяин его — замполит подполковник Аникин. Он представился Василию Михайловичу и, когда тот приветливо поздоровался с ним, сказал:
— А я, товарищ генерал, уже однажды вам представлялся. Правда, давно это было, в феврале сорок второго года.
— Значит, в районе Сарн?
— Так точно, товарищ генерал, в районе Сарн.
— Партизанил?
— Более года, пока не ранило меня, воевал в отряде вашего тамошнего соседа.
— Вы тогда в февральских боях здорово нам помогли. Не будь поддержки вашего отряда, раздавили бы нас немцы. Так что спасибо, подполковник. С радостью жму вашу руку.
Аникин смутился:
— Спасибо, товарищ генерал. Но я лично... чем я мог помочь вам тогда? В то время я еще рядовым был.
Василий Михайлович нахмурился:
— Неправильно рассуждаете, подполковник. А еще политработник. Рядовой! В этом и сила, что рядовой. В гитлеровцев стреляли?
— Приходилось.
— Попадали в них?
— Случалось — попадал.
— Значит, помогали. А вы говорите... Ну пошли, Гена, не будем мешать подполковнику.
— Да нет, что вы, товарищ генерал, какие сейчас у меня дела, сегодня же воскресенье, — поспешно возразил Аникин. — Разрешите спросить вас: может, желаете пройти в подразделение, посмотреть, как живем, в людьми побеседовать?
— Сначала я к внуку пойду, у нас с ним кое-какие семейные дела.
— Тогда разрешите, я прикажу подать машину.
— Спасибо, мы пешочком. Ну, а если потом что понадобится, я скажу, товарищ подполковник, не постесняюсь. Все-таки мы вместе партизанили.
Геннадий чувствовал себя очень неловко оттого, что встречные солдаты приветствуют не генерала Громова, а его, лейтенанта Громова. Но откуда им pнать? Идет по военному городку, постукивая палочкой, дряхлый старичок. Следовало бы, конечно, поприветствовать его из уважения к старости, в народе так принято, но уставом это не предусмотрено — на военной службе старый не обязательно старший. Геннадий это понимает, винить тут некого, и все же неловко и обидно, а самое главное — деда жаль.
Как беспощадна старость! Как она согнула деда! А он всегда казался Геннадию железным, несгибаемым. Бедный дед! И Геннадию вдруг вспомнился солнечный летний московский день. Василия Михайловича тогда пригласили в Кремль для вручения ордена, и десятилетний Гена условился с дедом, что будет ожидать его у входа в Александровский сад. Дед обещал ему прогулку по Москве. Ах какая это была чудесная прогулка, на всю жизнь запомнилась она Геннадию. Как красив, как великолепен был тогда дед в своем генеральском мундире, при всех орденах и медалях. С каким почтительным восторгом козыряли ему встречные солдаты и офицеры, узнавая знаменитого партизанского вожака. И Геннадию, озаренному тогда дедовской славой, казалось, что сам он тоже какой-то необыкновенный, во всяком случае не простой десятилетний мальчишка, страдающий из-за неудачных школьных отметок. А теперь... Ну кому теперь придет в голову, глядя на этого старика в потертом пальто, что он и есть тот самый прославленный партизанский генерал, о котором сложены легенды?