– Здешняя жизнь стала для меня невыносимой: куда ни пойдешь, где ни задержишься, всюду брюзжат.
Каждый второй спрашивает, верю ли я еще в конечную победу. А что означает конечная победа? Русские стоят у порога, надо у границы их остановить. Остановить надо и американцев. Неужели ты этого не понимаешь?
– Нет! Не думаешь ли ты, что у границы война прекратится? Ты только помогаешь оттягивать конец.
– А если чудо-оружие не поспеет?
– Послушай, ты и есть наше чудо-оружие, ты один из тех, кто не привык мыслить и думает, что должен исполнять свой так называемый долг. Другое чудо-оружие – это совсем юные мальчишки из гитлеровской молодежи, мечтающие о геройстве и Рыцарском кресте, а также престарелые мальчики, участвовавшие еще в первой мировой войне, на которых теперь снова напяливают военную форму. Не следует забывать и тех, кто постоянно жалуется, все ночи просиживает в убежище, а утром снова идет на работу. Мы все и есть это чудо-оружие.
– Даже если ты трижды прав, Ули, все же я хочу на фронт. Будь честен, ведь я принадлежу к категории пригодных к службе в военное время. На фронт уже возвращались офицеры с одной рукой или с протезом вместо ноги. Выпиши меня из лазарета! Ведь, в конце концов, это действительно мой долг, ты должен это понять.
– Ты безнадежен. Иди, бог с тобой! Впрочем, у тебя вскоре начнется желтуха, это я вижу по твоим глазам. Погоди еще неделю, согласен?
– Нет.
– Ну как хочешь, желаю успеха. Ты действительно безнадежен.
После короткого телефонного разговора с управлением кадров главного командования сухопутных войск в Берлине я получил назначение. Потери в офицерском составе были очень высокими, и свободных командирских постов имелось предостаточно. Мне надлежало принять артиллерийский дивизион на Восточном фронте. Через неделю я явился в 551-ю пехотную дивизию, расположенную близ Тильзита.
Еще через неделю я заметил первые признаки заболевания желтухой. Это, правда, скоро прошло. Но начало моей служебной деятельности было сопряжено с большим разочарованием. Пехотную дивизию предполагалось снабдить новым оружием, но в действительности все выглядело по-иному.
Первоначально в моей части имелось в наличии только две роты: одна с двенадцатью противотанковыми орудиями и другая с самоходными зенитными орудиями. Третья рота еще только формировалась; она должна была получить самоходные артиллерийские орудия.
Укомплектованной была только зенитная рота. Рота противотанковых орудий располагала лишь одним тягачом на три орудия. При штабе дивизиона имелось несколько мотоциклов и легковых машин; но столь необходимых водителей еще надо было обучить. Когда они окончили школу водителей, обнаружилась нехватка бензина, и легковые машины были переведены на древесный газ. Машины были оборудованы подобием газовой колонки, какие используются в ванных помещениях. Чурки для выработки газа поставляли восточнопрусские мебельные фабрики. Нужно было за час до запуска мотора разогревать газовую колонку, а это невозможно в случае боевой тревоги.
Я решил использовать знакомство с офицером службы материально-технического обеспечения, который ведал снабжением противотанковых частей, и через него «организовать» получение машин и орудий. Дабы мой план увенчался успехом, я по совету интенданта дивизии взял с собой из военной лавки ящик с подходящим товаром – шнапсом и сигаретами. Этот «сезам, откройся» возымел свое действие, и в Берлине мне обещали, что в течение недели я смогу в Бранденбурге принять нужные мне машины.
Из Берлина я поехал в Кольберг, надеясь получить через управление комплектования недостающих специалистов: водителей, радистов и наводчиков. Мне дали добровольцев. Одну команду водителей я тотчас же послал в Бранденбург; но я их никогда больше не видел; не получил я и машин в Бранденбурге. Вместе с отобранными людьми и лейтенантом Хаазе, которому, так же как и мне, надоела суета в гарнизоне, я прибыл на Земландский полуостров перед тем, как Красная Армия окончательно сомкнула кольцо окружения.
Гитлер приказал удерживать Земландский полуостров любой ценой. Гаулейтер Кох непосредственно руководил этим делом. Произошло смешение компетенции вермахта и нацистской партии, серые и коричневые нити переплелись между собой. До того времени мы получали приказы из штаба группы армий и из корпуса, теперь распоряжения, имевшие силу приказа, стали поступать из стального бункера гаулейтера Восточной Пруссии, а на стенах домов были расклеены плакаты с призывами и скрытыми угрозами. Вскоре распространились слухи о том, что военно-полевые суды выносят приговоры офицерам и солдатам, а полевая жандармерия или эсэсовцы их вешают.
Для обсуждения мероприятий по координации действий, необходимых для «обороны Земланда», командир нашего корпуса созвал в конце ноября 1944 года совещание командиров подразделений. Ожидалось, что прибудут гаулейтер Кох, какие-то штандартенфюреры штурмовиков. а также командиры батальонов «фольксштурма».
Каждый, кто походил на мужчину, должен был облачиться в заплатанную военную форму, снабжался огнестрельной железкой и направлялся для участия в «обороне». Не хватало военного обмундирования – заменяли его нарукавные повязки. На вооружении «фольксштурма» были ружья всех типов, какие только когда-либо находились в употреблении со времен изобретения бездымного пороха. Однако роль чудо-оружия играл в «фольксштурме» фауст-патрон – ручной противотанковый гранатомет, при помощи которого подростки и старики должны были остановить продвижение танковых дивизий Красной Армии.
Представители «фольксштурма» явились на совещание у командира корпуса с такой же точностью, как и прочие командиры. Потом прибыл командир корпуса,
Представители «фольксштурма» явились на совещание, но все еще опаздывал гаулейтер Кох и его свита.
Мы ждали целый час. Затем началось совещание, своего рода штабные игры, которые должны были дать нам представление о наших боевых возможностях. Прошло еще десять минут, и мы услышали, как подъезжает колонна машин – разумеется, не с газогенераторами. Слышно было, как хлопали дверцы автомобилей, все громче звучали голоса новоприбывших «господ», и наконец перед нами предстал гаулейтер, а вслед за ним в дверях показались толстые животы в коричневых мундирах со многими звездочками и позументами. Как и в 1933 году, когда я в Берлине посетил штаб штурмовых отрядов, все это производило впечатление какой-то оперетты.
Гаулейтер и его свита подняли руки для «германского приветствия» – совсем по-военному, но только с опозданием на час.