И пока продолжался этот спектакль, рота стояла как вкопанная. Время шло. Для еды оставалось всего несколько минут. Мы, давясь, глотали пищу и мчались в казарму. Может, кому-нибудь надо было в уборную, по уже слышалась трель свистка унтера: "Построиться на перекличку! "
И снова все стояли как вкопанные. Механизм функционировал правильно.
Ротный фельдфебель был вроде бы солдатской матерью. Практически он занимался всем и должен был обо всем заботиться.
Командира роты можно было бы сравнить с отцом семейства, который поручает матери повседневные дела и его нельзя обременять всякой чепухой. В первую очередь его интересовал механизм в целом, а каждый новобранец в отдельности был в его глазах только номером. Стоит рота как вкопанная, значит, все в порядке.
Нашу «мать» мы видели ежедневно, а «отца» в течение полугода очень редко, да и то недолго, разве что во время заключительного смотра, когда наш капитан фон Шверин торчал перед нашими глазами несколько часов.
Офицером по обучению рекрутов был лейтенант фон Дигюв – обедневший дворянин, суровый, честолюбивый, высокомерный, презиравший людей. Мы его не любили. Других офицеров, большей частью молодых лейтенантов, мы уважали.
Фельдфебель и некоторые унтер-офицеры еще участвовали в первой мировой войне и носили орденские колодки. Они рассказывали нам о фронте, о добровольном корпусе, о боях против рабочих в Берлине, Гамбурге и Тюрингии.
Во время войны они стреляли в английских, французских и русских рабочих и крестьян – «согласно приказу». Они применили бы оружие и против швейцарцев, датчан или шведов, если бы им приказали.
После войны они стреляли в немецких рабочих – тоже «согласно приказу».
Теперь они учили нас выполнять приказы и стрелять, как они стреляли, не разбираясь – по праву или по чьему-то произволу, – и мы стреляли, не задумываясь над тем, кому это идет на пользу, кому во вред. Они внушали нам, что мы солдаты «аполитичного» рейхсвера, что мы по ту сторону добра и зла, что мы «стоим на страже республики против ее внутренних и внешних врагов», соблюдаем верность присяге и всегда готовы повиноваться рейхспрезиденту и начальству. Нам не объясняли, да мы над этим и не задумывались, какие экономические и политические интересы, какие общественные слои заинтересованы в рейхсвере и чьим военным инструментом и орудием власти он в действительности являлся.
Когда началась подготовка роты рекрутов к инспектированию командиром корпуса, иными словами – к концу обучения новобранцев, мы не меньше двух раз в неделю проходили дополнительные учения. Таково было официальное название. Но это была настоящая дрессировка. С полной выкладкой, в каске, с шанцевым инструментом и с винтовкой мы полчаса подряд маршировали взад и вперед. По любой грязи и невзирая на огромные лужи.
Однажды в субботу, примерно за месяц до смотра, нам дали увольнение до полуночи. Ведь господину генералу могла прийти в голову мысль спросить:
– Ну что, сынок, был ты уже хоть раз в "городе?
И самое любезное дело было бы ответить:
– Так точно, господин генерал!
Мы напились мертвецки, мы ведь уже стали мужчинами. На другой день, в воскресенье, мы снова всей ротой занимались «коловращением», но генерала это не могло интересовать.
Мы пригласили наших унтер-офицеров выпить с нами пива, и они благосклонно согласились. Мы получали в месяц на руки пятьдесят марок на всем готовом и при бесплатном жилище. Это были большие деньги. Кружка пива стоила пятнадцать, а стакан шнапса – двадцать пфеннигов. Пособие, которое получал безработный на себя и на семью, не составляло и половины нашего жалованья. Если же безработного снимали с пособия, он получал по социальному обеспечению сумму, которой не хватало даже на стрижку волос.
Третий этап
После смотра меня направили во 2-й горнострелковый батальон в Кольберге. Здесь были расположены 5, 6 и 7-я стрелковые роты и 8-я минометная рота. С группой примерно в двадцать солдат я должен был явиться в 5-ю роту.
Совсем близко находилась 13-я минометная рота, в которой я начинал службу. Там за две недели мы приобрели важнейшие сведения и навыки, необходимые настоящему солдату.
Теперь позади был уже и Нойштетин. За несколько месяцев из нас сделали не боевых солдат, а солдат для парадов. Внимание было сосредоточено на строевой подготовке: построиться и стоять «смирно», «отбивать» приемы и шагать парадным шагом. Отработка приема и снова отработка. Мы научились громко и ясно произносить: «Так точно».