В отношении нас, кадрового подразделения, не могло быть и речи о расформировании.
В моей роте, как и в других, должна была вернуться домой примерно треть личного состава. Взамен мы получили пополнение. То были молодые новобранцы, которые в Кольберге с лихорадочным трепетом ждали отправки, боясь, как бы они не прибыли слишком поздно.
Снова все началось сначала: учения с орудиями, учения повзводно, строевая подготовка в составе всей роты, боевые стрельбы.
Кроме того, предоставлялись краткосрочные отпуска; краткосрочные, как нам объясняли, для того, чтобы каждый мог еще разок поехать домой.
Мы не задумывались над подобными объяснениями: тот, чья была очередь, отправлялся на родину, нагрузившись сырами, маслом, какао и знаменитыми голландскими сигаретами. Тем временем требования при боевой подготовке стали более жесткими.
Они не были введены нашим командиром дивизии, известным генералом фон Зейдлицем-Курцбахом, так было повсюду. Мы узнавали об этом, когда приходилось беседовать с офицерами из других дивизий. Но так же, как и у нас, у них преобладало мнение, что речь идет только об Англии и что война пришла к концу.
Мы были убеждены, что война уже выиграна. Когда служба позволяла, мы разъезжали по стране.
В Голландии уже тогда были образцовые автострады, и, кроме того, можно было в электропоезде быстро проехать из одного города в другой, мимо почти что необозримых полей, на которых выращивали цветы и овощи. Поля иногда перемежались с ярко-зелеными лугами, где паслись гладкие, упитанные коровы.
Когда заходит речь о Голландии, невольно представляют себе ветряные мельницы и деревянные башмаки, забавные белые чепчики женщин и светло-голубые, как бы шуточные головные уборы мужчин. Когда я вспоминаю эту страну, я вижу множество маленьких, идеально чистых домиков – разноцветных, со светлыми окнами и ослепительно-белыми гардинами.
Несколько таких домиков было реквизировано для нужд офицеров нашей части. Владельцы либо были выселены, либо эмигрировали. Каждый командир роты жил в отдельном домике со своим денщиком. Младшие офицеры селились вдвоем или втроем. По вечерам мы друг друга навещали.
Лето сменилось дождливой осенью; с Северного моря задули ураганные ветры, которые проносились над нидерландскими равнинами с такой силой, как если бы они хотели унести с собой из страны все, что не было крепко-накрепко прикреплено.
За осенью последовала неприятная зима, то холодная, то пронизывающе-сырая, так что люди спасались в домах от безотрадной погоды. Рождество мы отпраздновали почти как в мирных условиях, завидуя отпускникам, проводившим эти дни в кругу семьи в Германии. Почти все офицеры остались в своих частях, только командир полка подполковник фон Брюкнер отправился после рождества в новогодний отпуск.
Его замещал командир 3-й роты. У него мы встречали Новый год. Наш стол был уставлен почти всеми теми яствами и напитками, какими Голландия, Франция, Дания и Норвегия могли снабдить винные погреба и кухни. Мы считали, что Новый год принесет мир, и в ожидании счастливого конца размышляли о событиях с сентября по декабрь 1940 года. Мы, правда, были лишь непосредственными наблюдателями происходящего, но то, что нам было известно, укрепляло наше чувство уверенности в будущем.
В сентябре глава румынского государства оформил присоединение Румынии к «оси» Рим – Берлин. В Румынию вступили учебно-тренировочные части германской армии и военно-воздушных сил. Таким образом, вермахт наложил свою руку и на Румынию.
Итальянцы напали на Британское Сомали и перешли через ливийско-египетскую границу в направлении Суэцкого канала.
В. конце октября Муссолини, совершив прыжок через Албанию, ввел свои войска в Грецию, дабы Средиземное море вновь превратить в mare romanum{36}. После этого англичане перебросили большую часть своей авиации на юг Греции и превратили Крит в свою военно-воздушную и военно-морскую базу.
Затем последовали некоторые неудачи – не у нас, а у итальянцев. Они потерпели в Африке крупные поражения, причем им пришлось отдать англичанам Киренаику; они были также вновь изгнаны из Греции. Мы отчасти были раздосадованы этими событиями, но одновременно воспринимали их со злорадством, так как итальянские неудачи укрепляли в нас гордость по поводу «наших побед».