Хорош об этом, сам виноват, ведь всегда была возможность отказаться, а коли не сделал этого, то и получай все сполна, и не надо искать виноватых. Это твоя проблема, что ты оказался глупее их. Поезд ушел, и хорошо, что ты поздно, но все же смог взглянуть на проблему трезво, как и на эту самую жизнь. Зато теперь ты сможешь все таким, как оно есть, без иллюзий. Лучше поздно, чем никогда, ухватить элементарные истины бытия, в которых раньше не было время разбираться, а скорее всего, желания. Ведь тогда бы пришлось бы принимать решение, которое кардинально бы меняло судьбу. А хотел ли он этого, хотел ли отвечать за самого себя, хотел ли стать командиром для себя в этой жизни? Тогда не хотел, а вот сейчас придется. И не просто придется, а с тяжким грузом на плечах. Обидно, ведь жизнь подсказывала, подкидывала шанс, стоило только немного подумать, слегка напрячь голову.
Он как сейчас помнит жену лейтенанта Катышева, рыдающую и рвущую волосы на гробу мужа, умоляющую закопать ее вместе с ним. Тогда Василий, глядя на это сцену, едва сдерживал слезы, материл в душе и войну, и людей, ее развязавших. И очень не хотел для себя такой участи. Но уже через неделю оказался там, откуда не вернулся лейтенант – сослуживец. Звездочки на погонах, ордена, карьера – все это осталось там, за облаками, где он, когда-то витал и откуда его безжалостно сбросила жизнь. И с этого дня все, прошлое для него – закрытая тема. Разобрался слегка и ладно. Впереди новая трудная жизнь, в которой придется рассчитывать только на себя. Пора начинать работать головой, хотя ей и досталось больше всего, и она его единственный шанс в темном и непонятном будущем.
Закачивалась зима, в Чечне наступило что-то наподобие перемирия, так, по крайней мере, объявили власти, но госпиталь этого не ощутил. Раненые по-прежнему поступали круглосуточно, правда, может не в таком количестве, чем месяц назад. Это небольшое затишье перед бурей, а вот когда весна озеленит природу, сравняет камуфляж с зеленью листвы, тогда и грянут бои с утроенной силой. Но это уже не интересовало раненого офицера, для него война и армия закончились, он теперь решает свои личные проблемы. Глядя на товарищей по несчастью, лежащих вдесятером в четырехместной палате, он понял, с этого лежанья проку не будет. Надо перебираться ближе к «базе», к своему подразделению. Только там есть возможность вырвать хоть какую-то помощь, только там можно хоть на что-то рассчитывать.
И Василий начал понемногу теребить хирурга, тот вроде относился к нему неплохо, по крайней мере, отличал от других раненых. Врач понял офицера, посетовал, что, мол, рано ему еще передвигаться на большие расстояния, и место ампутации подгнивает, и случаются приступы сильной головной боли. Но, в конце концов, где-то на что-то нажал, с кем-то переговорил, и старшего лейтенанта Онищенко долечиваться по месту службы и жительства, откуда он прибыл в последнюю командировку, в насквозь простреливаемый зимний Грозный. Из блокнотного листочка, приложенного к его госпитальным документам, он узнал, что является просто героем. Незнакомый майор Сердюк написал на этом листке торопливым, но все равно аккуратным подчерком, что спецназовец Онищенко спас боевых товарищей, выкинув гранату из помещения, где они держали оборону. Врачи на словах добавили к этому, что те, кто остался жив, и этот майор Сердюк вынесли раненого Василия из боя и организовали эвакуацию. А это сделать в том аду было равносильно чуду. Сам раненый не помнил ни этого майора, ни тех, с кем был в последнем бою. В памяти всплывали какие-то закопченные, почти черные лица, с надвинутыми на самые глаза касками, а кто они – он уже не вспомнит никогда. Хирург велел беречь эту записку, вдруг этот майор сделал официальное представление, и любая награда не будет лишней для искалеченного офицера. Хотя в это верится слабо, уж слишком много было погибших после того страшного штурма Грозного, который просто перемолол город. И те, кто остался жив благодаря Василию, скорее всего, сложили головы чуть позднее. Это был настоящий ад войны, в котором сгинуло большинство, как защитников, так и нападавших, вырвались очень немногие. А та граната рванула, скорее всего, в руке, хотя это теперь не имеет никакого значения. Какая разница как ты ее потерял, она уже по новой не отрастет.