Потом долгие полмесяца мучений – носилки, машины, поезда, суета, грязь и всеобщее какое то озлобление медперсонала, будто раненые виноваты, что не могут самостоятельно передвигаться. И ничего не скажешь, когда полностью беспомощен и зависим. Остается только сжать зубы, вспоминать что-то хорошее, хотя бы того врача, его искреннее и доброе отношение к пациенту. На прощание крепкое мужское пожатие руки, простое уважение к воину. Как мало ему надо, пожали руку – и будешь вспоминать это с наворачивающимися на глаза слезами.
В военно-морском госпитале не очень-то обрадовались новому пациенту, резонно полагая, что за ним может хлынуть целый поток раненых, не принадлежавших их ведомству. Зачем им посторонние, если они со своей морской пехотой зашиваются, которая валит израненная с Кавказа потоком. И чтобы исключить такую практику, начали строчить во все инстанции письма о невозможности принять дополнительный контингент раненых. И своего добились, спецназовца переведи в госпиталь МВД. Василий не протестовал, ему все равно, где лежать, правда, у моряков было покомфортней и посытней. Но зато здесь он среди своих, каждый второй – с чеченской бойни. А самое главное, что он понял – врачам наплевать, сколько ты здесь пролежишь, полгода или год. Здесь относились к раненым по принципу: не рвется клиент выписываться – пусть лежит, лишь бы сильно не доставал просьбами и претензиями. Врачам по – любому больше не заплатят, поставь они на ноги раненых на порядок больше.
Личную задачу офицер выполнил, выписавшись только к ноябрьским праздникам. Хотел было еще и перезимовать в госпитале, но лечащий врач беззлобно усмехнулся, мол, все мыслимые и немыслимые сроки прошли. Есть, конечно, вариант с психушкой, но это он Василию категорически не советует. Тот внял рекомендациям и оказался в холодном зимнем городе, как говорится, без кола, без двора. Поначалу все пошло вроде бы неплохо, дали место в ментовской общаге, правда, на «птичьих правах» – здание заканчивало приватизацию. Потом быстренько комиссовали, поставив в бесконечную очередь на жилье. Еще через месяц общага по документам превратилась в малосемейный дом, в котором места бывшему спецназовцу не нашлось. Ведь как оказалось, он был только прикомандирован к МВД, а значит, все заботы о нем должно взять на себя военное ведомство.
Во всем этом не разобраться и здоровому, не говоря уже о контуженном. Да и время пришло энергично – наглых, не отягощенных никакой моралью. Онищенко таким не был, а штатская жизнь еще не закалила душу, не сделал ее железно – непробиваемой, вот он и не смог вырвать свой «кусок» из чужой глотки. А коли не смог, то и оказался на улице. Попытался было ходить по начальствующим кабинетам, но сразу понял бесполезность своей затеи. Его, конечно, внимательно выслушивали и обещали все что угодно, лишь бы ушел, не «отсвечивал» своими проблемами. Ведь таких, как он, отработанного для системы материала, пруд пруди. И все ходят, клянчат и на что-то надеются. А что-то вырвать у системы в новой России, где криминал правит бал, может только зверь в человеческом обличье. Но таких почти нет, и властьдержащие чувствуют себя в относительной безопасности. Плохо оказать не готовым к суровой прозе жизни. Когда эта самая проза до ужаса свирепа, и те, кто упадет, вряд ли уже поднимутся, затоптанные себе подобными. А коли так, то надо менять облик, становиться зверем, чтобы элементарно выжить. И чем скорее, тем лучше. Это все просто и понятно, но это как раз и не хотелось. Видно, не готов он еще перевоплотиться, еще не растерял свои человеческие качества, не наголодался еще всласть, не намерзся до синевы. Еще не скоро задубеет душой и телом, и его фронтовое прошлое будет казаться в сравнении с этой жизнью не таким уж и плохим.