Она вышла из обтянутых нанонитями ворот лагеря и, взглянув на ряды бараков, набитых заключенными, плюнула в их сторону, в знак презрения. Тончайшие волокна справлялись с функцией ограды лучших любых других приспособлений. Девушка не раз видела, как случайная птица, наткнувшись на невидимую нить превращается в кучку окровавленного фарша. Толщина в одну молекулу не имела преград на своем пути…
Куда ей идти? Впрочем, это хорошо, что ее перевели в этот лагерь на бывшую столичную планету Сюзитии. Недалеко от города усадьба ее родителей, и она решительно зашагала прочь от проклятого не раз места заключения…
Алексей сидел в приемной, ожидая, когда появится командующий Базой Последнего Рубежа, как ему с гордостью сообщил дежурный офицер. Так ее назвали потому, что все земляне дрались бы здесь до последнего солдата, защищая Республику, удайся Империи нападение. Има немного задремала, чинно сидя рядом с ним на мягком удобном диване, когда по ковровой дорожке быстро прошагали двое: оба невысокие. Только первый — щуплый, худенький, но видно, что жилистый мужчина с хохолком на голове. Второй офицер — тоже низенький, но тучный, сверкающий синими глазами. При виде сидящего парня, на коленях которого покоилась светловолосая головка девочки, оба остановились как вкопанные, и тот, что с хохолком, на цыпочках осторожно приблизился к Медведеву:
— Дочка? — прошептал он. И тут Алексей узнал Верховного Главнокомандующего, Александра Васильевича Суворова.
— Так точно, ваше превосходительство!
— Не шуми, ребенка разбудишь! И сиди, не дергайся, словно уж на вилах. Фамилия?
— Медведев, полковник Медведев.
— А, тот самый, что их станцию уничтожил? Наслышан.
И обратился ко второму офицеру:
— Вот видишь, Михайла Илларионович, герой!
Затем вновь обернулся к Алексею:
— Дочка твоя?
— Моя.
— Наверное, мама у нее красивая.
Лицо Имы во сне стало совсем беззащитным, и парень ласково провел по голове девочки ладонью.
— Не знаю, ваше превосходительство. Не видел.
— Как так?! — удивился Кутузов, невольно повысив голос.
От его громкого восклицания девочка проснулась и широко распахнула свои фиолетовые, еще недоумевающие ото сна глаза. Тут качнулся назад и Суворов:
— Она — сюзитка?!
Парень осторожно посадил девочку, потом выпрямился во весь рост, нависая над обоими полководцами грозной глыбой.
— Она — МОЯ дочь. Пусть и приемная. Но — ДОЧЬ!
Александр Васильевич внимательно посмотрел в глаза парню, потом — на притихшую испуганно Иму, и уже нормальным голосом, не шепча, сказал, обращаясь к Кутузову:
— А что, Михайла Илларионович, государь Петр Первый тоже арапчонка усыновил… Потом из его деток Пушкин вышел.
Тот ответствовал:
— После взятия Парижа казацкий офицер Семен Петров Бельчиков девочку-сироту на улице подобрал и в Россию увез. Так что ничего зазорного в том, что наш офицер сюзитку удочерил — не вижу. Вы, Александр Васильевич, прикажите, чтобы парня сего поскорей оформили. Мы с ним познакомились, вижу — истинный офицер армии русской есть. Нечего ребенка мучить. Пусть ведет дочь в дом и отдохнет. На обустройство ему дня три тоже дайте.
— Так и сделаем, Михайла Илларионович…
Потом было долгое лечение Имы. От пережитого за дни до встречи с новым отцом ослабленный организм девочки не выдержал, и малышка свалилась в лихорадке. Медведев поднял на ноги всех, кого смог найти, и вскоре в его небольшом домике вновь раздался счастливый смех малышки. Он очень волновался, как дочь воспримет все, когда поймет, что у нее уже никого нет, но, против ожидания, все прошло гладко. Има отошла от пережитого и уже не просыпалась по ночам с криком ужаса. Она быстро привыкла к парню, к земным манерам. Легко учила русский язык. Словом, очень скоро Алексей обнаружил, что ребенок наполнил его жизнь новым смыслом…